Мария Фагиаш - Лейтенант и его судья

— А вы сообщили командиру, зачем вы хотели подтвердить данные по обер-лейтенанту?

— Так точно, господин капитан. Я надеялся, что обер-лейтенант получит приличную взбучку.

— И что, он ее получил?

— Нет, господин капитан. Дежурный офицер воспринял все вообще как веселую историю. Он даже пообещал ничего не сообщать жене обер-лейтенанта. Так я узнал, что господин обер-лейтенант Дорфрихтер действительно женат.

— Вы случайно не знаете фамилию офицера?

— Знаю, господин капитан, — ответил детектив и вынул свою записную книжку. — Это был лейтенант Ксавьер Ванини. Я записал его фамилию, потому что мне вообще не понравилось, как он себя вел. Я вам уже говорил, что у меня самого две дочери, и я бы не считал это веселой историйкой, если бы какой-нибудь молодой человек заманил их в отель.

«Ванини». Кунце на секунду задумался, где он слыхал это имя, и тут же вспомнил. Офицер, чей ординарец пытался купить цианистый калий в аптеке Ритцбергера. Не было ничего необычного в том, что это имя всплывает во второй раз. Кто-то должен был дежурить в комендатуре, какой-нибудь лейтенант из 14-го пехотного полка. В этот вечер дежурил Ванини. Чистая случайность.

— А что вы сделали с фрейлейн? — спросил Кунце.

— Я сказал, чтобы она ждала меня в холле отеля. Когда я все уладил в комендатуре, я проводил ее на вокзал, купил ей билет в третьем классе и посадил на поезд в Вену. Я полагал, что никогда больше ее не увижу. Представьте мое удивление, господин капитан, когда неделю спустя я столкнулся с ней в переулке Моцартгассе. Сначала она пыталась мне врать, что она здесь проездом, но, когда я пригрозил, что арестую ее за бродяжничество, призналась, что живет с господином обер-лейтенантом в Вальдеке. Это пригород Линца.

— Живет с ним? Разве он жил не дома?

— Он снял ей комнату и посещал ее каждый день. Иногда и ночью. Я ее предупредил, что она должна покинуть Линц в двадцать четыре часа, иначе арестую ее за проституцию. Это привело ее в ужас, а обер-лейтенанта, наверное, в еще больший, так как на следующий день она исчезла.

— Вы говорили об этом с господином обер-лейтенантом?

— Нет, господин капитан. У нас есть указание: в отношении господ офицеров соблюдать тактичность и дипломатию. Служба в мирное время бывает чертовски скучной, и время от времени молодые люди должны немного расслабиться. Но с этой девушкой совсем другое дело. Она была дочерью доброго честного ремесленника. В таком случае мы делаем все возможное, чтобы направить девицу на путь истинный.

Кунце задумчиво смотрел на этого человека. Детектив на службе в полиции, хранитель и исполнитель закона в городе с населением шестьдесят пять тысяч человек. Человек с прямо-таки библейским понятием долга, который плюет на все законы и предписания, когда они представляются ему непрактичными, готовый всегда с энтузиазмом ревностно тянуть свою лямку, как все его начальники, как вся австрийская бюрократия.

Он ничего не имеет против, когда молодые офицеры хотят «расслабиться» — это ведь в итоге идет на пользу «фатерланда» — и в то же время наставляет дочь рабочего человека на путь истинный — также для пользы отечества.

— Скажите, чтобы привели Дорфрихтера, — сказал Кунце лейтенанту Стокласке. Когда тот вышел из бюро, Кунце обратился к детективу:

— Господин Шифф, я хочу, чтобы вы внимательно посмотрели на господина обер-лейтенанта Дорфрихтера, когда он придет. Я затем спрошу вас, узнаете ли вы в этом человеке того, которого двадцать первого сентября прошлого года видели в Линце в обществе молодой женщины в номере отеля «Усадьба». Если это он, отвечайте только одним «да». Не больше и не меньше. Это все, что я от вас хочу. После этого лейтенант Хайнрих проводит вас в бухгалтерию, там вы получите свои командировочные. Я вам очень признателен за то, что вы приехали в Вену и сообщили очень ценные сведения.

Пока Дорфрихтера не привели, Кунце занялся бумагами на своем письменном столе. Он пытался сосредоточиться, но его мысли путались. То, что сейчас снова они с Дорфрихтером будут стоять друг против друга, заставляло его нервничать. Как всегда, он боялся этой встречи и одновременно ждал ее. Он не мог больше себя обманывать: то, что он так отчаянно желает, — это признания этого человека. Конечно, он этого страстно ждет, причем нетерпеливо, но должно произойти и еще нечто большее.

Он всегда гордился тем, что на протяжении всей своей жизни мог контролировать свои чувства. А теперь, в зрелом возрасте, внутри его завелась какая-то инфекция, развилась некая болезнь, которую никакими лекарствами не излечить. В спокойные минуты он говорил себе, что это все должно со временем пройти. Пока же он сам не мог разобраться в своем отношении к Дорфрихтеру. Иногда ему казалось, что настоящую цену имеют только те моменты, когда они встречались. На протяжении всех дней его жизни они будут представляться ему как зеленеющие острова в монотонном, мутном потоке ушедшего времени.