Дэвид Дикинсон - Спи, милый принц

— Простите, что почерк не вполне разборчивый. Я писал это в вашем поезде, возвращаясь из Морпета.

— Ваше лордство избрало поезд 8.15 или девятичасовой? Мое лордство держится весьма высокого мнения о быстроте поезда 8.15.

— 8.15, Лит. И поезд шел на удивление быстро.

Лит просмотрел список.

— Да, мой лорд, места интересные. К вашему уходу я приготовлю для вас памятную записку.

Бог ты мой, подумал Пауэрскорт, памятную записку, да он и говорит-то совершенно как Роузбери в одно из его напыщенных мгновений.

— Дозволите ли снова напомнить вам, если возможно, — уничиженный кашель, просительная, почти молящая интонация, — что если ваше лордство желает объехать все эти места, наибыстрейшим средством достижения этого мог бы стать поезд особого назначения.

Опять. Бедняга просто помешан на поездах особого назначения. Что, Боже ты мой, такого уж особого в поездах особого назначения? И Пауэрскорт решил расспросить об этом Роузбери.

— Прошу вас, будьте так добры, включите в вашу записку все подробности.

— Спасибо, мой лорд. Не соизволит ли ваше лордство пройти вот сюда? Лорд Пауэрскорт, мой лорд.

И Лит ускользнул в свое полуподвальное логово, дабы насладиться общением с расписаниями местных поездов Британии — Суррея, Глостершира и Гемпшира, в частности.

— Рад снова видеть вас, Роузбери.

— Пауэрскорт, как мило, что вы зашли. Присаживайтесь.

— Я должен повиниться перед вами, Роузбери. Я воспользовался познаниями вашего дворецкого, чтобы получить сведения о расписаниях поездов.

Роузбери рассмеялся:

— Вы определенно обратились по правильному адресу. Я постоянно повышаю Литу жалованье, дабы он не сбежал от меня к «Томасу Куку» или в отдел путешествий «Харродза».

— Но откуда в нем такая одержимость поездами особого назначения? О чем его ни спроси, он первым делом рекомендует такой поезд.

— А, поезда особого назначения, — задумчиво отозвался Роузбери. — Я сам питаю к ним некоторую слабость. Для Лита же, я думаю, — Роузбери смотрел теперь в огонь, — они попросту представляют собой высшую форму путешествия. Он придает им значение почти метафизическое. Твой собственный поезд, твой собственный машинист, твой собственный маршрут, и никаких других пассажиров, забивающих вагон багажом, детьми и прочими докучливыми атрибутами массовых передвижений. Если бы Лит попал когда-либо в Платоновскую пещеру и услышал вопрос о Форме или Идеале, он не стал бы распространяться о Любви, Истине или Красоте. Он рассказал бы о поезде особого назначения, с пыхтением выезжающем из мрака, чтобы перейти в Питерборо на великую Северо-восточную ветку.

— Но довольно, оставим поезда, — и Роузбери тоже оставил осмотр некоего лежавшего перед ним на столе древнего тома. — Тревельян сказал мне на днях, что интересующий вас корабль, «Британия», стал причиной ужасной ссоры между Королевой и Дизраэли. По его словам, Королева требовала подвергнуть медицинскому осмотру весь его экипаж до единого человека. А у вас, Фрэнсис, есть что-нибудь новое?

На обратном пути Пауэрскорт размышлял в поезде о том, кому следует рассказать о признаниях капитана Уильямса касательно «Британии». Роузбери, разумеется. Джонни Фицджеральду, конечно.

Близ Дарема он начал подумывать о том, чтобы рассказать все леди Люси. Подъезжая к Йорку, решил, что не стоит. И следом спросил себя, посвятил бы он леди Люси в эту историю, если б она была его женой. Ну просто предположим, что он женился на ней, чисто гипотетически, конечно. Не жениться же мне на ней лишь для того, чтобы получить возможность все ей рассказывать. Или жениться? К Питерборо Пауэрскорт надумал рассказать ей, если это окажется действительно необходимым. Да, но что, собственно говоря, означает «действительно необходимым»? Перед самым Кингз-Кросс он оказался на том месте, с которого начал. Он просто не мог ни на что решиться.

Однако Роузбери он рассказать может. И Пауэрскорт рассказал.

Роузбери расхаживал взад-вперед по всей длине своей библиотеки. Картины, книги, редкости — все это попросту вымарывалось из его сознания по мере того, как он постигал значение откровений, произнесенных на побережье Нортемберленда.

— Боже ты мой, Фрэнсис. Какая грязь. До чего же мы так дойдем? Вы-то что думаете?

— На мой взгляд, из этого проистекает несколько вещей. Во-первых, нам пока не известно, что сталось с пятерыми юношами. Однако, если они были больны неизлечимо, — Господи, да некоторые из них, возможно, уже и мертвы, — это могло составить для них или кого-то из членов их семей образцовый мотив убийства принца Эдди.