Дэвид Дикинсон - Спи, милый принц

Без двадцати восемь. Может, мне следует помолиться? — думал Пауэрскорт. В конце концов, до собора, заполненного пиратской добычей, отсюда рукой подать. Нет, решил он, Бог этого не одобрит. Стайка престарелых монахинь переходила площадь, сгибаясь под ветром, как если б грехи мира были этим вечером особенно тяжки. Голуби расступались перед ними. Морщинистые пальцы монашек медленно перебирали четки в запоздалых вечерних молитвах, произносимых в самом сердце Венеции.

Шляпа гондольера! Она наконец пришла в движение! Шляпа Сандро, стоящего под кампанилой, указывала направо. Стало быть, Грешем подходит все же по Мерсери. Наконец-то. Пауэрскорт обнаружил, что ноги его дрожат. Спокойнее, сказал он себе, спокойнее. И пошел к центру площади Святого Марка, навстречу лорду Эдуарду Грешему, прежнему конюшему убитого принца Эдди, покойного герцога Кларенсского и Авондэйлского.

За собой он услышал топот бегущих ног. Сандро, Сандро-шляпоносец на полной скорости несся к отелю «Даниэли». К мистеру Панноне, чтобы сообщить ему — спектакль начинается. С пятнадцатиминутным — всего только — опозданием.

Занавес поднимается, думал Пауэрскорт. Зрители расселись по местам. Суфлер ждет за кулисами. Если я возьму чуть вправо, то, меньше чем через минуту, смогу заговорить с Грешемом. Превосходная, должно быть, картина откроется зрителям — два главных действующих лица в самой середине площади. Весь мир театр, все мужчины и женщины — просто-напросто актеры.

— Лорд Грешем? — спросил Пауэрскорт, словно бы неуверенный, что узнает мужчину в длинном черном плаще.

Молодой человек окинул площадь отчаянным взглядом. Он еще успел краем глаза приметить Сандро-шляпоносца, скрывающегося за углом Дворца дожей.

— Лорд Грешем! Это вы! Как мило встретиться здесь с вами. Надо же, какой приятный сюрприз.

Не страх ли мелькнул в глазах Грешема? Тот снова огляделся, как бы помышляя о бегстве. Площадь велика, спрятаться негде.

Грешемы не плачут. Грешемы не убегают.

— Лорд Пауэрскорт! Боже мой! Да еще и здесь, посреди Венеции. Рад снова видеть вас.

Не уверен, сказал себе Пауэрскорт, совсем не уверен. Дядюшка, подумал он, я — дядюшка, старый друг семьи. Так значится в пьесе.

— Вы, полагаю, приехали, как и я, чтобы отдохнуть, лорд Грешем. Венеция всего прекраснее зимой.

Я отдыхаю, думал Пауэрскорт, я здесь не по делу, какое там. И уж определенно не провожу расследование, не ищу убийцу — не здесь же, на площади Святого Марка искать его.

— Но пойдемте, мой дорогой Грешем, я рад, что мне не придется сегодня обедать лишь в собственном обществе. А то чувствуешь себя немного одиноко. Вы не присоединитесь ко мне? Я остановился в «Даниэли» — это там, за углом.

— Вы очень добры, лорд Пауэрскорт. Но я уже заказал столик во «Флорианс». Заказал на одного, однако не сомневаюсь, у них найдется место и для двоих.

— Вы уверены? «Даниэли» очень приятный отель и кухня у них хорошая…

— Видите ли, я сегодня завтракал во «Флорианс» и все были так милы со мной. Не хочется их подводить.

Спустя пару минут они уже входили во «Флорианс». Грешем, едва войдя, резко повернулся на каблуках, снова оглядывая и оглядывая пустую площадь.

Пока все идет хорошо, думал Пауэрскорт.

Еще один посланец скрылся за углом, направляясь к морю. Служба вестовых синьора Панноне работала в полную силу.

— Лорд Грешем, — в дверях их встретил сам синьор Липпи, чьи серебряные кольца выглядели этим вечером особенно яркими. Гондольер. — За ленчем вы были один. И вот вас уже двое! — он испустил смешок. — У нас здесь сегодня большое семейное торжество. Будь вы один, мы разместили бы вас в круглом кабинете, там, в глубине зала. Но раз уж вас двое, отведем другой кабинет, наверху. Там вас не будет тревожить шум, поднятый семейством Морозини. К тому же, оттуда открывается вид на площадь.

Кабинет был обит темно-синей тканью с золотой искрой. По стенам его висели изображения венецианских церквей. Шторы были раздернуты, за окном уходила в ночь огромная площадь. Возможно, зрителей там поприбавилось, подумал Пауэрскорт, особенно на лучших местах.

Он внимательно вглядывался в молодого человека, лицо которого освещалось теперь свечами. Это был не тот Грешем, с которым Пауэрскорт познакомился и побеседовал в Сандринхеме. Венецианский Грешем выглядел так, точно он того и гляди развалится на части. Воротничок был пристегнут криво. Побрился он без особого тщания, оставив на горле пучок щетины. Глаза казались диковатыми.