Иван Погонин - По следам фальшивых денег

– Разрешите доложить, ваше высокоблагородие, не дають!

– Что-о-о? Как это не дают?

– Их благородие говорят, что какая-то бумага нужна от суда.

– Бумага? Я сейчас дам ему бумагу! Осип Григорьевич, фольген зи мир [40].

Почтово-телеграфная контора располагалась в двух шагах от полицейского управления.

– Константин Спиридонович, ну какая тебе нужна бумага, а? – с порога обратился исправник к телеграфисту. – Дай человеку посмотреть телеграммку, он из самой Москвы приехал.

– А по мне, хоть из Питера! Закон, он для всех един-с, и для амурцев, и для москвичей. А в законе что сказано? Осмотр всякой почтово-телеграфной корреспонденции возможен только на основании постановления окружного суда. Есть у вас такое постановление, милостивый государь? – Во время монолога чиновник стоял, гордо вскинув голову, заложив руку за борт сюртука и отставив одну ногу назад.

– Нет, – пожал плечами Тараканов.

– Ну а на нет, как известно, и суда нет-с. Принесете постановление, выдам, не принесете – извините, не могу-с, не вправе.

– Слушай, Костя, а если Алексей Викентьевич тебе постановление выпишет, устроит оно тебя? – Исправник смотрел на телеграфиста с осуждением.

Тот замялся:

– Хоть Алексей Викентьевич и не член окружного суда, а мировой, но в наших отдаленных местах может быть по статусу приравнен… Так и быть, выпишет мировой постановление, отдам телеграмму.

– Тогда сиди здесь, домой не уходи, мы сейчас тебе все, что просишь, принесем. Осип Григорьевич, фольген за мной!

Камера мирового находилась чуть дальше – саженях в пятидесяти от почты, на берегу Зеи. Несмотря на поздний уже час, судья был в присутствии. Он играл в винт со своим письмоводителем и смотрителем арестного дома. Компания была сильно пьяна. Алексей Викентьевичу везло, и находился он в самом благодушном настроении.

– Здравия желаю! – поздоровался исправник.

– Владимир Константинович! Милости просим, присаживайтесь, четвертым будете. Или вы судиться пришли? – Мировой посмотрел на Тараканова. – Вы чего же натворили, юноша?

– Господа, это вовсе не злоумышленник, а чиновник для особых поручений Департамента полиции господин Тараканов. Прибыл к нам по весьма важному и секретному делу и нуждается в вашем, Алексей Викентьевич, участии.

– В моем-с? – удивился мировой, с недоверием оглядывая костюм Осипа Григорьевича.

– Именно. Господину чиновнику необходимо посмотреть одну телеграммку, а зятек ваш артачится, не дает. Говорит, какое-то постановление требуется.

– О! Костя у меня законник, два года на юридическом проучился, судебные уставы лучше меня знает. Только позвольте, я-то здесь при чем?

– Господин почтовый чиновник говорит, что ему будет достаточно вами подписанного постановления, – подал голос Тараканов.

– Но я же не член окружного суда. Хотя… Мне не жалко. Трофим Яковлевич, составьте, голубчик, постановленьице, а? А я подпишу, – обратился мировой к письмоводителю.

– Я бы рад, но не могу. Руки не слушаются. В карты играть могут, а писать – уже нет. Может вы сами?

– Э-э-э-э, у меня даже карты из рук выпадают. Вот что, юноша, составляйте-ка документ вы, а я подпишу.

Тараканов попросил бумагу и чернила и, вспоминая судейские обороты, быстро набросал постановление.

– Просьба у меня к вам будет, господин Мухин, – сказал мировой, подписывая бумагу. – Вы, когда у Кости управитесь, не сочтите за труд, попросите его сюда явиться. И пусть бутылочку прихватит. А лучше две! Да и сами приходите, скоротаем вечерок. – И судья что есть мочи шлепнул по бумаге печатью.

Телеграмма была адресована в главную почтово-телеграфную контору Благовещенска господину Чукашову до востребования и содержала следующий текст: « Посылку ждите дней через десять на Зее тчк Максимку доставили благополучно тчк Вас встречу тчк».

Отказавшись от ужина в обществе зейской «аристократии», Осип Григорьевич отправил в Благовещенск свою телеграмму и пошел искать возчика до прииска. Бамбуку он велел оставаться в Зее.

Миновали небольшой таежный поселок, прилепившийся серыми бревенчатыми избами к подножию береговой горы. Вечером караван должен был прибыть в Зею, что означало конец пути и конец опасности. Это и радовало, и огорчало Тараканова. «Неужели мы неправильно угадали? Неужели я зря полмесяца по тайге болтался? И где тогда его искать?» Денег у Осипа Григорьевича оставалось аккурат на билеты до Москвы, да и то в третьем классе. Перевода от тетки он так и не дождался, и в случае неудачи надо было сворачивать розыск и возвращаться домой несолоно хлебавши. «В конце концов, черт с ним, с этим Рохлиным, все одно когда-нибудь попадется или свои пристрелят. А я – домой. На сынка погляжу, Настеньку обниму. Эх, жаль только, что никаких гостинцев им от меня не очистится. А все тетушка, не могла денег прислать! Моих же собственных денег!»