Иван Погонин - По следам фальшивых денег

Себиль с недоумением уставился в текст на кириллице.

– Слава! Ты издеваешься? Ты сам бы стал у себя в Петербурге исполнять постановление парижского следователя?

– Если бы ты, Жюль, приехал в Петербург и попросил меня об аналогичном одолжении, мне бы никакого постановления не понадобилось. Я бы вызвал к себе начальника почтовой конторы и ласково попросил бы его незамедлительно мне телефонировать, как только в его контору придет нужное мне письмо. И он бы мою просьбу с удовольствием исполнил без всяких постановлений. Как у вас, однако, в Европе все сложно. Жюль, пока мы будем соблюдать формальности, Володко получит письмо, и ищи ветра в поле.

– Ну, почтмейстера-то и я, пожалуй, смогу попросить, – неуверенно проговорил начальник дирекции розысков. – Письмо же перлюстрировать не потребуется?

– Нет, конечно. Его уже перлюстрировали.

Оказалось, что весточку из Благовещенска ждут давно. Но ждала не женщина – каждый день две недели подряд корреспонденцией на имя Володко интересовался какой-то мужчина лет тридцати, судя по одежде, пролетарий. Правда, последние три дня мужчина на почте не появлялся. Впрочем, письмо ему бы все равно никто не отдал – корреспонденцию до востребования мог получить только адресат и только при предъявлении паспорта. Сообщить о получении письма и попридержать его выдачу до прибытия полиции почтмейстер согласился крайне неохотно, заявив, что больше суток скрывать депешу от адресата не станет.

Теперь оставалось только ждать.

Письмо пришло через неделю.

Накануне Себиль наконец-то исполнил свое обещание, и они с Кунцевичем посетили «Мельницу» [23].

В гостиницу Мечислав Николаевич попал только утром и сразу же завалился спать.

Разбудил его настойчивый стук в дверь. Надворный советник посмотрел на часы, было только половина десятого.

– Месье, вас срочно просят к телефону, – крикнул из-за двери коридорный. – Месье на том конце провода говорит, что дело чрезвычайно важное!

– Слава, письмо пришло вчера вечером. – Себиль едва шептал в трубку. – А сегодня утром приходил молодой человек и спрашивал о нем. Я послал на почту своего инспектора.

– Спасибо, Жюль. – Губы у надворного советника тоже еле шевелились.

Он положил трубку и повернулся к портье:

– Месье, не могли ли бы вы вызвать мне такси? И прикажите принести в номер сельтерской.

Настя держала в руках ватную фуфайку, а Тараканов пытался закрыть крышку чемодана.

– Эдак я на поезд опоздаю! Чего ты туда напихала? – Осип Григорьевич заглянул в чемодан. – Зачем столько кальсон? Двух пар вполне достаточно, одни буду носить, а другие в прачечную отдавать.

– Где же ты найдешь в поезде прачечную? Десять дней одни кальсоны будешь носить?

– Ну хорошо. – Коллежский секретарь смутился. – А это что? Фрак, манишка? Настя, я что, туда еду на балы ходить? – Надзиратель решительно достал их из багажа.

– Ну а если по службе потребуется? В пиджаке пойдешь? Чтобы тамошние дамы тебя засмеяли?

– Так тебе же будет лучше, если тамошние дамы не будут ко мне благоволить.

– А ты что, в себе не уверен? Значит, если будут соблазнять, ты поддашься? Конечно, я после родов подурнела, талия у меня уже не та, мешки под глазами от бессонных ночей. То-то я смотрю, с какой охотой ты в эту командировку едешь!

– Ну что ты, я протестовал! Ты знаешь, как я протестовал?

– Кто протестует, того от двухмесячного младенца и от жены, еще не оправившейся от родов, за тридевять земель не отправляют. Нет, ты специально от меня убежать хочешь!

Настя бросила фуфайку на пол и выбежала из комнаты. Осип Григорьевич вздохнул и продолжил борьбу с чемоданом.

Когда Тараканов вышел из вагона, то увидел, что по Шилке идет лед: до окончания ледохода Сретенск был отрезан от всего остального мира.

Около маленькой станции, расположенной на узкой искусственно созданной полоске земли над обрывистым берегом, собралось больше сотни таракановских собратьев по несчастью. Пассажиры, по незнанию своему прибывшие в это неудобное время на конечную станцию Забайкальской железной дороги, ожидали поезда прямо под открытым небом, так как станционное помещение было не в состоянии приютить даже десятой их части. Впрочем, всех желающих не могла вместить и насыпь, поэтому большая часть людей пережидала паводок в чахлом сосновом лесу, произрастающем в версте от железной дороги. Это были в основном рабочие, солидный процент которых составляли бывшие каторжане. В лесном лагере царские законы не действовали, и порядок поддерживался исключительно личным авторитетом нескольких выдвинутых из их среды вожаков. Тараканов чувствовал себя среди «лесных братьев» крайне неуютно, к тому же в своей городской одежонке сильно мерз по ночам и поэтому, едва лед поредел, нанял первого же появившегося на реке лодочника и, рискуя жизнью, переправился на противоположный берег.