Иван Погонин - По следам фальшивых денег

– Извольте сами взглянуть. – Начальник паспортного стола вытащил из шкафа ящик с адресными листками и поставил его на стол. Видите – Карабариди, а потом сразу – Карабасси. Никакого Карабаса! [12]

Кунцевич повернул ящик к себе и, выхватив нужную карточку, прочел вслух:

– Карабасси, Георгий Иванович, пятьдесят один год, греческий подданный, прописан в гостинице «Одесса». А говорите, нет! Благодарю. – Кунцевич переписал все данные Карабасси в свой блокнот. – Надо же, прописан в соседнем с полицейским управлением доме! Честь имею.

В сыскном его уже ждал Донской. Оказывается, что в девять часов утра к Каравье явился старик лет шестидесяти. Донской узнал его сразу – это был хорошо известный всей одесской сыскной скупщик краденого по кличке Симка, а по фамилии Перельман. Оставив в квартире Каравьи городового, Донской поволок Симку в сыскную. У Перельмана незамедлительно был произведен обыск. Несмотря на то что у старика ничего найдено не было, Кунцевич принял решение его арестовать. Как и положено «ивану», Перельман молчал. Выписав постановление и поручив Донскому проверить гостиницу «Одесса», Кунцевич пошел к полицмейстеру.

– А, господин коллежский асессор, прошу, присаживайтесь. – Полицмейстер встретил его довольно прохладно.

– Благодарю. – Кунцевич опустился на стул. – У меня будет к вам просьба, Евлампий Владимирович.

– Просьба? Просить вы горазды, а вот обещанное исполнять… – Полицмейстер многозначительно замолчал.

– Вы про Львовского? Обстоятельства несколько изменились, ваше высокоблагородие. Отпустить я его смогу только после того, как переловлю всю шайку. Более того, считаю, что его заточение в данный момент отвечает его же интересам.

– Это как же?

– Расследование показало, что к краже бриллиантов причастна целая группа завзятых уголовных, большая часть которых пока находится на свободе. А у таких громил в головах самые разные мысли кружиться могут. А ну как задумают свидетелей устранять?

Полицмейстер вытаращил глаза.

– Вы думаете, до этого может дойти? – с испугом поинтересовался он.

– Не исключаю. И чтобы ускорить розыск, мне необходимо ваше полное содействие.

– Всегда можете рассчитывать!

– Благодарю вас. Прикажите тогда, пожалуйста, разрешить мне беспрепятственно пользоваться полицейским телеграфом. Уж очень накладно выходит слать телеграммы частным порядком. Даю вам честное слово, что все депеши буду отправлять только в служебных интересах.

– Конечно, конечно. Пользуйтесь в любое время. Я незамедлительно дам соответствующие указания.

– Еще раз благодарю. Телеграф мне нужен прямо сейчас.

Через пять минут Кунцевич диктовал телеграмму Маршалку: « Проверьте адресном столе Георгий Карабасси зпт 51 год зпт установите где жил зпт когда и кем приехал тчк ответ телеграфом тчк Кунцевич».

Отбив телеграмму, коллежский асессор отправился на Большой Фонтан, в тюремный замок к Головко.

Молодая вдова за неполные сутки, проведенные в неволе, как-то сразу постарела и подурнела. Ее платье и прическа находились в полном беспорядке, было видно, что сегодня она не умывалась.

– Евгения Алексеевна, почему вы мне всей правды не рассказываете?

– Я и так вам очень много рассказала. А теперь жалею. Я вам всю душу выложила, а вы меня в тюрьму, – укоризненно сказала женщина, а потом заплакала.

– Ну, ну, ну! Будет, будет, Евгения Алексеевна. – Кунцевич подошел к арестованной и обнял ее за плечи. Головко не отстранилась. – Вы меня поймите, освободить вас немедленно не в моей власти. Но сократить срок вашего пребывания за решеткой мне под силу. Но только в том случае, если вы мне станете помогать. Чем быстрее я закончу дознание в Одессе, тем быстрее я передам его следователю, который, я в этом просто не сомневаюсь, сразу же вас освободит. Расскажите мне про Симку.

– Что вам рассказывать, коли вы все сами знаете? – недоверчиво спросила Головко.

– Когда он к вам последний раз приходил?

– Дня через два после того, как мы из Таганрога приехали. – Она шмыгнула носом. – Он вообще батюшкин давний знакомец. Посидели, погуляли малость, меня мадеркой угощали, сами водочку пили. Потом Георгий Иваныч мне велели спать идти. Только я спать не легла, под дверью слушала.

– Ну и что услышала?

– Эх, ваше благородие, скажу как на духу. Симке они разных колец и серег продали. На двадцать тыщ сговорились! А мне, за всю мою службу, – колечко пятидесятирублевое. – Вдова опять зарыдала.