Эндрю Уилсон - Искусство убивать. Расследует миссис Кристи

– Ты хотел знать, какой яд использовала миссис Кристи, и я решила, что тебе стоит его попробовать и испытать на самом себе. Это тетродотоксин – я правильно произношу это слово? – его, кажется, добывают из тропических иглобрюхих рыб. Уникальный яд во многих отношениях. Миссис Кристи рассказала мне об очень интересном случае его употребления, который изложен в бортовом журнале капитана Джеймса Кука, но ты, боюсь, не успеешь его прочитать. Я вижу, тебя обеспокоило онемение губ, но это, поверь, самый безобидный симптом. Скоро у тебя начнет обильно выделяться слюна, а затем – слушай внимательно, ты, как медик, оценишь это, – последуют интенсивное потоотделение, слабость, тошнота, диарея, паралич, тремор, потеря голоса, одышка, затрудненное глотание, конвульсии, обильное выделение мокроты, бронхоспазм, дыхательная недостаточность, кома – и наконец смерть.

Наступило гробовое молчание. Супруги смотрели друг на друга. Кёрс сидел так неподвижно, что Флора подумала, не наступил ли уже у него паралич, но затем он вскочил, грохнув чашку об пол. Фарфоровые осколки разлетелись по комнате; один из них вонзился Флоре в лодыжку, и на подоле ее белого платья расцвел темный цветок из смеси пролившегося чая и крови. Кёрс кинулся к ней с протянутыми руками, опрокинув на пол поднос и чайник с отравленным чаем, и, схватив ее за горло, стал душить.

– Это… это ни к чему, – с трудом прошептала она. – Я тоже приняла яд. Я знаю, что последует, и я… готова умереть.

Ее слова не остановили Кёрса. Он продолжал все сильнее сжимать горло жены, пока в ее легких совсем не осталось воздуха. Она не сопротивлялась, не пыталась бороться. Смерть от удушения была предпочтительнее тех страшных мучений, которые ожидали ее.

Она хотела сказать ему последнее слово перед смертью, но не могла говорить. Глаза ее вылезали из орбит; ей казалось, что она вот-вот проглотит язык. Она ждала близкого конца. Но хватка Патрика вдруг ослабла, и, отпустив шею своей жертвы, он рухнул навзничь. Она видела сквозь слезы, как тело ее мужа сотрясается в конвульсиях. Флора откинулась на постели, чувствуя облегчение одновременно с разочарованием. Она не сомневалась, что Патрик умрет, так как плеснула яд в чайник в количестве, значительно превышавшем смертельную дозу, но жалела, что ему не хватило сил разом разделаться с ней. Ей придется умирать так же долго и мучительно, как и ему, и при этом оставаться в полном сознании до самого конца.

Всю ночь мне снились кошмары с участием Флоры и Кёрса. В одном сновидении Флора пыталась отравить мужа, но он выбил пузырек с ядом из ее рук и, схватив жену за горло, сжимал его, пока она не перестала дышать. В другом сне ей удалось убить его, но она была низвергнута в ад. Пламя лизало ее ноги, а она громко проклинала меня за то, что я заставила ее совершить преступление. Проснувшись, я испытывала угрызения совести, которые отравляли весь мой организм, как сильнодействующий яд. Рассудком я понимала, что это был лучший выход – Флоре недолго оставалось жить, и к тому же бесполезно было отговаривать ее от выполнения ужасного замысла, – но мне от этого не становилось легче. Я чувствовала себя скверно – и душевно, и физически.

Когда Рози принесла мне поднос с завтраком, запах тостов с маслом заставил меня отвернуться. Я хотела извиниться перед ней за отсутствие аппетита, но Рози избегала встречаться со мной взглядом, словно стыдилась чего-то. Несмотря на чувство вины, угнетавшее меня, я с наигранно дружеским видом попыталась завести с ней беззаботную беседу, но натолкнулась на непробиваемый защитный панцирь, сменивший ее обычную доброжелательную веселость. И тут до меня дошло: Рози догадалась, что за женщина живет в сто пятом номере, и поделилась с кем-то своим открытием. Привычная паника затрепыхалась в моей груди, как птица в клетке.

Накануне вечером в ресторане двое оркестрантов бросали на меня любопытные взгляды. Возвращаясь после ужина в номер, я заметила еще пару музыкантов, которые беседовали с двумя незнакомыми джентльменами. Я догадалась, что это полицейские в штатском, потому что у одного из них были глаза человека, повидавшего много зла и, соответственно, видевшего зло в каждом смертном, а у другого из брючного кармана выглядывал кончик карандаша – очевидно, чтобы делать записи.

Желая отвлечься от мысли о неизбежном, я стала просматривать утреннюю газету и сразу наткнулась на свое имя, пестревшее на страницах наподобие заразной сыпи. Там же излагались сногсшибательные подробности кампании, которая получила название «Большая воскресная охота». Среди прочего сообщалось о том, что Артур Конан Дойл отдал мою перчатку некоему медиуму в надежде, что тонкий мир укажет мое местонахождение.