Карло Мартильи - 999. Последний хранитель

Он остановился перед Джованни, словно ожидая, что тот поздоровается первым.

— Хочу верить, что когда-нибудь вы простите меня, граф. Надеюсь также, что за время, проведенное здесь, вы ни в чем не нуждались.

— Свобода куда ценнее. Но я полагаю, что ваши люди уже добыли для вас все необходимые сведения. И полагаю также, что нахожусь перед Филиппом Бресским.

— Я военный человек, граф, а не писатель, как вы. — (В его словах Джованни почудилась нотка презрения.) — И всего, что я имею в жизни, я добился дорогой ценой. Знавал я и тюрьму. Поверьте, она очень мало походила на предмет ваших жалоб.

Джованни ответил легким кивком. Вдаваться в полемику ему не хотелось.

— Я велел приготовить для нас двоих скромный ужин. Давайте по причине конфиденциальности посидим здесь, если вы не возражаете. За столом я постараюсь многое вам объяснить и, если смогу, ответить на ваши вопросы.

В несколько минут был сервирован ужин, мало чем отличавшийся от обычной трапезы Филиппа. Герцог не принадлежал к поклонникам пирушек. Пико убедился в этом, увидев, как быстро он справился с тем, что лежало у него на тарелке. Слуги с такой же быстротой убрали со стола. Джованни едва притронулся к еде. На столе остался графин с темным сладким вином, и герцог Бресский постоянно наполнял свой бокал.

— Вы человек известный, граф Мирандола. Скажу откровенно, у вас много врагов и много друзей.

— Думаю, что первые более многочисленны, чем вторые. А вы? К какой категории вы принадлежите?

— Ни к той ни к другой. Если хотите знать, вы мне безразличны. Однако то, что я сделал, на данный момент в ваших интересах.

Джованни не понял, но решил выдержать примирительный тон. Только герцог Бресский мог дать ему те разъяснения, в которых он так нуждался.

— Человек, которого мы взяли в плен после боя в Божьем лесу, — действительно сын Иннокентия Восьмого. Вы об этом знали. Его попытка захватить вас унесла жизни нескольких моих людей.

— Я обязан вас за это отблагодарить.

— Вы обязаны мне гораздо большим, но всему свое время. Папа заплатил нам за сына богатый выкуп, но обещал его удвоить, если вместе с Франческетто мы передадим вас в руки Церкви. На меня сыпались и уговоры, и советы, и угрозы.

— Но я пока здесь, и я ваш… гость. Может, есть смысл…

— Именно так. Поэтому я задам вам вопрос, на который вы должны ответить абсолютно честно. Зачем вы ехали в Париж?

— Чтобы обсудить свои тезисы. В Риме я этого сделать не мог.

— Если завтра утром вы окажетесь на свободе, то снова направитесь в Париж?

— Это цель моей жизни, моя миссия. Другой у меня нет. — Джованни поднялся. — Вся моя жизнь была посвящена науке. Из-за преданности науке я потерял все: и любовь, и молодость. Путь познания для меня усеян мертвыми, и я готов встретить собственную смерть.

— Я боялся услышать что-нибудь подобное. Судя по тому, что мне о вас рассказывали, этого я и ожидал. Сядьте, граф, прошу вас, и выслушайте меня. Королева Анна Французская находится между молотом и наковальней. С одной стороны, Папа не оставляет ее в покое и требует вашу голову, с другой — ее шантажирует Лоренцо Медичи, без поддержки которого французское королевство развалится. А посему, как о том свидетельствуют дипломатические документы, принято компромиссное решение. Вы не станете затевать никаких обсуждений в Париже, уедете во Флоренцию и будете там жить абсолютно свободно, но никогда не попытаетесь обнародовать ваши тезисы. Как мне сообщили, они ставят под угрозу устойчивость как земных царств, так и Царствия Небесного. Не знаю, о чем там говорится, но, похоже, даже Антихрист никогда не осмелился бы додуматься до того, что вы написали.

Джованни вдруг почувствовал себя очень старым и вновь ощутил, как внутри мучительно крутится огненный шар. А потом, как бывает, когда душа собирается расстаться с телом, тело словно ожило, освободилось от зла и сбросило с себя тяжкий груз. И внутри стало пусто.

— Завтра вы уедете во Флоренцию, — продолжил герцог Савойский. — Вам дадут такой эскорт, что даже английское войско не отважится его атаковать. Прощайте, граф. Надеюсь, что мне доведется услышать ваше имя только в связи со смертью, если вы умрете раньше меня.

Во Флоренции было холодно, уже несколько недель шел дождь. И только ко дню святого Мартина тучи начали рассеиваться. Арно сильно поднялся, и расколотые о причалы рыбачьи лодки снесло вниз, до самого места, где в него впадает Омброне. Там, вместе с грудами валежника, который принесла пистойская река, они образовали нечто вроде дамбы. Низкие берега затопило, и мутная, илистая вода смыла мызы и фермы, тысячами унося с собой домашних животных. Когда вода спала, обнажились разбухшие остовы домов, в которых кишели колонии крыс. Люди знали, что, если эти твари появились в таком количестве, жди вскоре чумных костров между домами. Первой будет Пистойя, а потом чума пойдет гулять и по другим окрестным городам. Во Флоренции капитан городской охраны принял все возможные меры предосторожности, приказав закрыть ворота. Город жил в страхе. Если кто-нибудь начинал кашлять или ему нездоровилось просто от холода, он рисковал, что соседи донесут и его отправят в лазарет, где заболевали даже самые здоровые.