Николай Анисин - Кремлевский заговор от Хрущева до Путина

Сухопарый молча протянул мне узкую ладонь через стол и сел напротив рядом с Серегой. Молодой его спутник положил перед ним две папки и из кабинета удалился, пропустив в двери официантку с подносом. Она поставила Евгению Петровичу чашку чая с лимоном и наполнила его стопку из графинчика чем-то вроде виски.

У нас в стопках была водка. Оставшись втроем, мы опорожнили налитое за сказанное Серегой — за здравие присутствующих — и Евгений Петрович, прихлебывая чай и не глядя на меня, заговорил со мной:

— Дело у нас к вам, Николай Михайлович, непростое. Мне им лично приходится заниматься, и хотя сбор информации по делу ведут мои помощники — главного из них вы только что видели — я счел нужным сам с вами объясниться, ибо вижу проблему во всей полноте.

Манерой разговора Евгений Петрович напоминал степенного чиновника. Лицом же походил на занудно-одержимого ученого, для которого даже мнимый научный успех — превыше всех обывательских услад.

Опустив на стол чашку с чаем, Евгений Петрович раскрыл лежавшую чуть слева от него папку:

— В чем суть дела? Внимания нашей корпорации заслуживает ныне здравствующий гражданин 1915 года рождения. Он доблестно сражался с немецкими фашистами, получил на фронтах четыре боевых ордена и три медали, дослужился до командира полка и после войны был направлен из Германии на учебу в Москву. В военную академию. Вот его снимок той поры. Посмотрите.

Евгений Петрович протянул мне верхний в его первой папке лист. На нем — ксерокопия втрое увеличенной фотографии из личного дела. На фото красовался высоколобый подполковник с добродушным взглядом.

— Фамилия этого офицера, — Евгений Петрович забрал у меня лист с ксерокопией, — Щадов, имя-отчество — Тихон Лукич. Так вот, как-то вечером в феврале-марте 1947-го у Малого театра к подполковнику Щадову подошел майор-летчик. Указал ему на автомобиль ЗИС-110, на котором тогда ездили самые высокие чины. И изрек:

— Вас просят туда пройти.

Подполковник подчинился. Майор подвел его к лимузину, велел занять заднее сиденье, а сам сел за руль. А рядом с ним впереди находился генерал-лейтенант, который, не поворачивая головы к Щадову, стал его допрашивать:

— Какую должность в действующей армии вы занимали зимой 1943 года?

— Командир разведроты.

— Вам приказывали тогда срочно прорываться со своей ротой через линию фронта?

— Так точно.

— С какой боевой задачей?

— Не допустить пленения советского летчика-истре- бителя, самолет которого был поврежден огнем и приземлился на занятом немцами плацдарме.

— Вы справились с задачей?

— Так точно.

— Ее выполнение вам тяжело далось?

— Линию фронта мы миновали почти без потерь, а на плацдарме бой с немецкой группой захвата самолета был трудным.

— Вы видели летчика, которого спасли от плена?

— Никак нет. Я был ранен и, когда его подобрали наши, потерял сознание.

— Так вы не знаете, кто этот летчик?

— Никак нет.

— Ну зато теперь, мой дорогой, — генерал-лейтенант обернулся к подполковнику, — узнаешь. Там был я. Я видел тебя раненым и запомнил навсегда. Поэтому мы сейчас выйдем из машины, обнимемся, а потом ни в какой театр не пойдем, а поедем пить спирт — за тебя и мое спасение.

— Пересказанный мной диалог, — Евгений Петрович взял из папки второй лист бумаги, — записан здесь. Записан нами со слов дружка и одновременно водителя Василия Иосифовича Сталина — некоего Олега Степановича. Он оказался памятливым стариком и не забыл обстоятельств ни первой Василия Сталина с Тихоном Щадовым встречи, ни последующих. Для нас, — рука Евгения Петровича потянулась к очередному листу в папке, — особенно ценно следующее воспоминание деда Олега:

— 9 мая 1947 года Василий Сталин, я и Тихон Щадов попали на праздничный прием, где присутствовал Андрей Александрович Жданов — второй человек в партии и государстве. Василий по просьбе Тихона подвел нас к нему — вот, мол, мои боевые друзья, такие-то и такие-то по именам и фамилиям. И тут между Тихоном и Андреем Александровичем случился разговор:

Щадов . Разрешите, товарищ Жданов, сказать очень личное.

Жданов. По случаю праздника не имею права не разрешить.

Щадов . Когда в 1944-м вы и другие руководители Питера вернули исконные названия 44 улицам и площадям моего родного города, когда я узнал, что, Дворцовая площадь уже не Площадь Рошаля, что, как и прежде, есть Невский проспект, а не Проспект имени Урицкого, мне стало легче воевать. Пусть я погибну, но моя война с немцами не закончится триумфом товарищей рошалей и урицких. Примите, пожалуйста, благодарность русского офицера…