Вера Юдина - Анатом

Иштван осмотрел острый клинок, который продолжал торчать в ножке его кровати. Он был прав, это оказался стилет. Орудие опасное, но не редко встречающееся в преступном мире. Только настоящий аристократ мог выбрать его как орудие для убийства. Словно печать ужасного графа Лиостро, в последнем вздохе невинной жертвы.

Позже приехали жандармы и погрузив тело на сани увезли из дома. Иштван, слегка раненный в бою, получил первую помощь от разбуженного воцарившейся кутерьмой Оскара. Обрабатывая глубокие раны хозяина, одну на шее, вторую на руке, Оскар не переставал ворчать, ругая Облича за неумение уходить от опасностей. Он ругал его постоянное желание насадиться горлом или сердцем на клинок. Иштван слушал ворчащего старика, и тепло улыбался. Никто не узнает, что именно он пережил в ту самую минуту. Минуту, когда вся жизнь пролетела у него перед глазами. И именно в такие минуты в голову обычно приходят самые простые решения, те которые в повседневной, спокойной жизни мы гоним от себя прочь.

Иштван посмотрел на старика, и с глазами горящими восторгом громко сказал:

— А если я женюсь? Что ты на это скажешь?

Оскар вскинул свою седую голову. И Иштван готов был поклясться, что увидел как слезами заблестели его глаза.

— Бог услышал меня, — перекрестившись дрожащей рукой воскликнул Оскар, — неужто я деток ваших увижу? Дождался… Есть все же у вас разум, Иван Аркадьевич.

— Ну- ну, — поправил его Иштван, — не забывайся. Слишком забаловал я тебя!

Но Оскар не слушал его. Он быстро наложил повязку на руку и шаркающими шагами засеменил к себе в домик.

Оставшись наедине с собой, Иштван откинулся на стуле и задумался. Он не шутил, когда говорил, что решил жениться. Отчего то он понял, что должен жениться. Ведь когда все мысли и страсти обращены только к одной женщине, значит, она и есть та единственная, та что станет судьбой.

Конечно он понимал, что столкнется с трудностями, и придется побороться за свое счастье, но находиться вдалеке от этой девушки, с печальными васильковыми глазами, он больше не мог.

Завтра же он отправиться к Екатерине Дмитриевне и сделает ей предложение. Определившись, Иштван еще долго сидел в своем кресле и курил, выпуская клубы сизого дыма.

Утром он оделся в свой лучший костюм и велел Оскару закладывать сани. Выходя, он накинул на плечи пальто, но застегиваться не стал.

Погода была чудной. Светило солнце и на улице было довольно тепло и приятно. По дороге к Михайловскому, Иштван заехал в одно место, чтобы приобрести утреннюю газету, и увидев на первой полосе фотографию доктора, под заголовком — Самоубийство великого и ужасного графа Лиостро — улыбнулся, почувствовав себя победителем.

Князь сработал хорошо. Если бы граф погиб насильственной смертью, мог бы разразиться международный скандал, а так, жалкий человек не выдержал своих грехов и сунулся в петлю, вполне обычное явление для нынешнего времени. В статье не было и намека на то, зачем доктор приезжал в Россию. И в этом тоже ощущалась рука князя.

Теперь в этой истории расставлены все точки, Иштван закрыл газету и улыбнулся, довольный собой.

«Собаке — собачья смерть» — подумал он про себя, — и хлопнув ямщика по плечу. Резвым голосом крикнул: — Трогай!

Катя была уже в гостиной, когда его проводили к ней.

Она сидела в кресле, и, держа в руках тяжелую тетрадь Дмитрия Дмитриевича, о чем-то размышляла, поэтому не сразу поняла, что в гостиной есть кто-то помимо нее.

Иштван прокашлялся и сделал шаг вперед.

— Екатерина Дмитриевна, — начал он.

Катя повернула на него свои прекрасные глаза и посмотрела с такой грустью, что у него невольно сжалось сердце. Как ему хотелось в такие минуту подойти к ней, обнять и закрыть своей спиной от всего, что может причинить ей страдания.

— Иван Аркадьевич, — спокойно сказала она. — Я хотела поблагодарить вас. Сегодня утром адъютант князя привез нам тело Митеньки. Все это теперь закончилось и на душе так спокойно… Главное, что похороним мы его, бедненького, а то как же получилось бы, жизнь в мучениях он прожил, грехи предков искупил, а земле не предали бы его тело бренное. Неправильно все это.

Иштван смотрел на девушку и не мог понять, говорила она спокойно и рассудительно, но как будто бессвязно. Это вроде была Катя, а вроде и не она. Эта была чужая женщина, не знакомая, но от того не менее любимая. Именно сейчас в каждом ее движение чувствовалась ее царственность. Царственность и величие.