Арно Делаланд - Десять басен смерти

Итак, они с Баснописцем проиграли.

Он желал нанести роковой удар французской монархии в день коронации, а в случае неудачи поджечь дворец «короля-солнца», воспользовавшись услугами этого сумасшедшего, который называл себя Жан де Франс, наследник никакого королевства. Он так никогда и не понял ни подлинной причины, по которой тот взял себе такую кличку, ни его ненависти. Почему? О боги, почему? Стивенсу хотелось то плакать, то смеяться, когда он вспоминал о безумной идее, овладевшей им, шефом-ренегатом английской контрразведки: окончательно нарушить баланс сил на континенте, навсегда разделаться с извечным врагом, напасть на Австрию, Испанию и Пруссию, объединить две Короны, розу и лилию! И в то же время заполучить Америку! Но Стивенс знал, что в данный момент ему, изгнаннику, все еще желающему послужить своей родине, угрожает опасность. Его лишили всех должностей и титулов; за ним яростно охотился лорд Стормон. Он действовал без согласия собственного правительства. Возможно, если бы все завершилось успехом, он смог бы вернуться победителем и положить у ног Георга III останки Франции, как он и намеревался. Он бы поведал королю о приготовлениях Тайной службы Шарля де Брогли к интервенции в Англию; он бы выдвинул в качестве аргумента ситуацию в Америке, слабость королевства, предательство герцога Глостера, и таким образом добился бы у Георга права создать армию и довести до конца свой собственный план: захват Франции!

Но вместо этого его мир рушился! И этот Баснописец, символ эпохи, которая, как опасался Стивенс, уже канула в Лету… Химера, выдумка, пережиток иного времени. Как он мог доверять такому человеку? Как он мог… Возможно, поражение Баснописца – и его самого – возможно, американское восстание, ослабление Франции и Англии тоже были знаками, предвещающими конец? Конец более значительный? Он вспомнил о том, что Баснописец говорил о гниении королевства. И вдруг его посетило видение мира, готового уничтожить себя в решительной схватке, мира, в котором народ больше не уважал ни Корону, ни монархов, ни справедливый миропорядок. В котором больше не верили ни в благородство, ни в род, ни в происхождение. Часто Баснописец говорил, что не за горами тот день, когда французское королевство рухнет, как пустая ракушка, как гнилое яблоко, под ножевыми ударами народа и всех этих философов. Стивенс взревел, но его голос заглушала буря, и лишь новый шквал ветра ответил на его гневный зов.

Он оставался стоять со сжатыми кулаками и помрачневшим лицом, по которому ручьями стекал дождь.

«До конца света, – повторял он. – До того как брызнет кровь королей…»

Он стоял там целую вечность. К утру море утихло. Для досмотра к кораблю подошел обыкновенный фрегат королевского флота. Двое мужчин поднялись на мостик, с саблями на боку, в золоченых эполетах, в треуголках и в королевских мундирах. Обменявшись несколькими словами с капитаном, они решительно направились к Стивенсу.

– Lord Stevens? [57]– произнес один из них, поднося к глазам Стивенса свой мандат.

Стивенс побледнел, а второй офицер продолжал:

– Ian McPherson, British government. Would you please follow us? [58]

Когда Мари Дезарно получила тело сына, она кричала, как во время своих истязаний.

Она бы так ничего и не узнала, если бы аббат Моруа, переговорив с графом де Брогли и осведомившись, каким образом погиб Баснописец, не решился ей все рассказать. Это был нелегкий шаг – воскресить в сердце старухи память о покинутом сыне. Но он счел своим долгом произнести эти жестокие слова. Существовал риск, что Мари узнает правду иным способом и из иного источника. Итак, из рассказа аббата она в смятении узнала все: что ее сын был жив все эти годы, что он захотел отомстить, так никогда и не решившись предстать перед ней. Ее неутолимая боль стала лишь еще острее от этих откровений. В тот же самый момент, когда судьба возвращала ей сына, его снова и уже навсегда уносила смерть! Это было слишком для бедной Мари. Она совсем обезумела. Сначала она даже разозлилась на самого аббата; но вскоре ее гнев обратился на истинных виновников. Труп ее сына был бы брошен в братскую могилу, в которой он мог смешаться с останками его мнимого отца, Жака де Марсия, тоже всеми забытого. Но аббат Моруа добился, чтобы тело было передано ему. Мари покрыла его саваном; некоторое время она собиралась похоронить его на кладбище Сен-Медар, рядом с бывшими конвульсионистами и покойным дьяконом Франсуа де Пари. Но рассудив, что душа ее бедного сына уже подверглась слишком многим мучениям в течение его жизни, слепая Мари, снедаемая скорбью, решила не наказывать его еще и в ином мире.