Макс Коллинз - Кровавый срок

Мы сидели в тени декоративных пальм за зеленым столиком под зонтом, сделанным из пальмовых же листьев, наслаждаясь супом из мидий и блюдом из морского окуня с перцем, когда одно из этих милых созданий в саронгах приблизилось к нам и обратилось ко мне:

— Вы мистер Геллер?

— Да.

— С вами хотел бы поговорить вон тот джентльмен, — сказала официантка, указывая на столик, стоявший напротив нашего через проход.

— Что ж! Хорошо! — кивнул я.

Сначала я не узнал его, хотя это и вполне понятно: мы ведь ни разу, в общем-то, не встречались.

Когда я приблизился к его столику, он встал и улыбнулся слишком обезоруживающей мальчишеской улыбкой для такого крупного старика. Полный, розовощекий, совершенно седой, с почти неразличимыми редкими бровями на мягком овальном лице с отекшим от старости носом и мешками под маленькими влажными глазками, мужчина был небрежно одет в розовую с белым спортивную рубашку с короткими рукавами и белые широкие брюки. Он выглядел настоящим здоровяком для своих почти восьмидесяти лет, хотя возраст и накладывал на него свой отпечаток.

— А, мистер Геллер! — произнес он мелодичным голосом, как мне послышалось, с легким скандинавским акцентом. — Наконец-то!

Кто бы это мог быть, черт возьми? Я изучал его, понимая, что раньше где-то уже видел.

За столиком сидел также темноволосый красивый молодой человек в кремовом костюме с черным галстуком. Он тоже показался мне знакомым, но не в той степени, что мой старый приятель, который протянул мне руку. Его рукопожатие оказалось не по-старчески крепким.

И тут я вспомнил!

В моей памяти вдруг всплыло улыбающееся едва заметной, кроткой улыбкой лицо на портрете, висящем над камином среди масок инков в круглой гостиной.

— Аксель Веннер-Грен! — в оцепенении произнес я.

— Это мой приятель Хантингтон Хартфорд, — сказал тот, указывая на симпатичного молодого человека, который сдержанно улыбнулся мне, и с которым мы также обменялись рукопожатием. — Прошу вас, присаживайтесь.

Я принял предложение.

— Как вы меня узнали? — поинтересовался я. — Мы ведь ни разу не встречались.

— Я много раз видел вашу фотографию в газетах. Ведь вы были причастны к таким важным и интересным делам! Вам надо засесть за книгу.

— Возможно, когда я отойду от дел...

— О! Вы еще слишком молоды, чтобы даже задумываться об отставке! Вот я действительно начинаю освобождаться от мирских забот. Мой друг Хант пытается уговорить меня продать ему Шангри-Ла.

— Вы все еще живете там?

Веннер-Грен улыбнулся и пожал плечами. Он разговаривал со мной несколько покровительственно, словно дядя с племянником.

— Только зимой, — ответил он.

Гость — богатый наследник, стоивший от пятидесяти до семидесяти миллионов — извинился и встал, чтобы уйти. Мне показалось, что это ус-ловлено заранее.

Улыбаясь, Веннер-Грен склонился ко мне и накрыл своей ладонью кисть моей руки. Его ладонь была холодна как лед.

— Я следил за вами все эти годы. Время от времени вы беседуете с журналистами о деле об убийстве Оукса, не так ли?

— Да, это верно.

— Вы ведь знаете, что расследование никогда не будет возобновлено. В прошлом году некоторые глупцы пытались это сделать, но тщетно. Даже теперь это дело остается позорным пятном в истории Багам и самой Англии.

— Я знаю об этом.

— Зачем же вы тогда продолжаете поднимать эту тему? Мне просто любопытно.

— А это хорошая реклама. Иногда я также касаюсь дела Линдберга. Именно поэтому у меня теперь дочерние офисы по всей стране. У нас в Чикаго это называется бизнесом.

Он улыбнулся, больше самому себе. Зубов при этом не было видно, лишь налитые кровью щеки-яблоки.

— Вы веселый человек. У вас репутация остроумца, — заметил Веннер-Грен.

— У меня также репутация человека, который любит, чтобы его оставили в покое.

Он кивнул.

— Очень мудро. Очень! Знаете... — Он снова погладил меня по руке. Бр-р-р! — Все эти годы я хотел поблагодарить вас.

— Поблагодарить? — изумился я.

Он снова кивнул, на этот раз с помрачневшим лицом.

— За... то, что вы устранили ту проблему.

— Какую проблему?

Веннер-Грен облизнулся.

— Леди Медкалф.

Я промолчал в ответ. Я немного дрожал. Этот улыбающийся восьмидесятилетний филантроп заставлял меня трястись всем телом.

— Я знаю, что вы сделали, — сказал он. — Я вам благодарен, и мне доставляет большое удовольствие лично сообщить вам, наконец, что она действовала по собственной инициативе.