Макс Коллинз - Кровавый срок

— Как Вилли Бест? — переспросила Ди.

— Да, как Вилли Бест, или Мантан Морлэнд, или Степин Фетчит. Все эти цветные слуги из кинофильмов, которые так пугаются и разбегаются в ужасе.

Теперь она была откровенно раздосадована.

— О чем ты, черт возьми, говоришь?

— Думаю, такой лживой стерве, как ты, это должно понравиться. Дэниел чуть не выпрыгнул из своей черной кожи, когда увидел меня подходящим к его катеру после того, как я пережил нападение двух посланных тобой убийц. Ведь они прибыли в Шангри-Ла не на лодке, не правда ли? Они приплыли в Нассау, откуда Дэниел доставил их на катере на остров Хог! Он сделал это по твоему поручению, как и то, что он рассказал мне историю о золотых монетах. — Ее взгляд стал еще тверже, но я знал, что снова угодил в больное место.

— Должно быть, ты приказала Дэниелу оставаться у пристани несмотря на звуки, которые он мог бы услышать со стороны поместья, заниматься своим делом и не беспокоиться, если мистер Геллер вдруг исчезнет. А может быть, он должен был помочь избавиться от тела. Однако спустя час я появился на пристани — белое привидение, желающее прокатиться на лодке. А когда он вез меня обратно сюда, он все еще продолжал что-то бормотать! Готов поспорить, что он теперь на полпути к одному из самых дальних островов. — Я рассмеялся. — Единственный темнокожий слуга, которого ты когда-либо нанимала за всю твою жизнь, выдает тебя. Это роскошно!

— Роскошно, — повторила она. Затем, словно пробуя слово на вкус, она снова произнесла: — Роскошно. Именно так ты мог бы жить. Именно так мы могли бы жить...

— Да брось ты! Из всех один только Мейер Лански смог открыть мне правду. Я еврей, леди. Твои друзья считают, что из меня получился бы шикарный абажур.

Ди нахмурилась.

— Я не проститутка, — произнесла она.

— Верно! Ты гораздо хуже, ты и твой босс Аксель Веннер-Грен. Нацисты — больные подонки, но они хотя бы во что-то верят. А вы ввязались в эту игру только из-за денег.

Правда моих слов заставила ее на мгновенье замолчать. Затем она печально улыбнулась, и я не мог понять, насколько искренней была эта улыбка.

— Я была добра к тебе, Геллер. Нам было хорошо вместе.

Ди сбросила свой гонкий халатик. Расправив плечи, она выпятила вперед два своих, давно переставших быть для меня секретными, орудия. На ней осталась лишь тончайшая шелковая ночнушка.

— Да, ты была очень добра ко мне, — признал я.

Она склонилась вперед, нависнув над кофейным столиком; казалось, что она собирается влезть на него. Ее груди гипнотически раскачивались из стороны в сторону, крохотные соски затвердели под тонкой шелковой тканью.

— Я владею тобой, помнишь? — произнесла Ди, облизывая языком свою верхнюю губу, словно ребенок, снимающий молочные «усики».

— Это был, скорее, договор аренды, — возразил я.

— Брось, Геллер! Я думаю, ты даже немного любил меня...

— А я думаю, что иногда серая амбра оказывается всего-навсего протухшим маслом...

Она фыркнула.

— Это еще, черт возьми, как следует понимать?

— Все то золото, которое сэр Гарри так долго и с таким трудом искал, оказалось не более чем обыкновенной глыбой протухшего масла, разве нет?

— Да что это значит?

— Это значит, леди, что торг окончен.

Ее рука скользнула в ведерко, где стояла бутылка шампанского, и принялась рыться в кусочках льда. Я подумал тогда, что она собиралась налить себе шампанского. Вместо этого в руке ее появился маленький блестящий пистолет, и я нырнул с дивана куда-то в сторону, но, прицелившись мне в живот, Ди спустила курок... Меня словно толкнули, после чего я ощутил жгучую боль...

Я выхватил свой девятимиллиметровый пистолет прежде, чем она успела сделать второй выстрел; лежа боком на полу, я выстрелил, и моя пуля пробила стеклянную поверхность кофейного столика, покрыв ее паутиной трещин, и угодила ей примерно туда же, куда и мне. Но моя пушка была мощнее, и Ди согнулась пополам от боли, а ее рука обагрилась кровью. Револьвер выскользнул из ее пальцев и ударился об пол.

Ее красивое лицо исказилось.

— О! О!.. Как больно!

Ди упала на колени, прижав руки к животу. Красная струйка текла сквозь ее пальцы.

— Я знаю, малышка, — произнес я. Мне тоже было больно — резкая горячая боль усиливалась, надвигалась темнота.

— Мне... страшно... — прошептала Ди.

— Я знаю. Но ты не волнуйся...

В отчаянии она смотрела на меня; ее широко открытые глаза старались отыскать в выражении моего лица надежду на спасение.

— Через полчаса, — пообещал я, — ты умрешь...