Макс Коллинз - Похищенный

Стрельба прекратилась.

– Положи свой револьвер на пол и толкни его ко мне в коридор, – сказал я, достав, наконец, свой пистолет из кармана пальто. – Не бросай, а толкни по полу!

После недолгого раздумья парень выполнил мое требование: револьвер довольно сильно стукнулся о плинтус слева от меня, но, к счастью, не выстрелил; из ствола его все еще выходил дым.

– Наконец-то ты образумился, – сказал я, возвращаясь обратно в комнату, но увидел, что выдаю желаемое за действительное.

В одной руке он держал маленького черноволосого ребенка с ангельским личиком, который спал, вероятно, одурманенный наркотиками. Блондинка стояла у стены слева от меня: глаза ее были влажными и округленными, грубое лицо исказилось от страха, одна ее костлявая рука была прижата к щеке. На ней было простое голубое платье, обтягивающее ее фигуру. За ней на стене криво висела мирная гравюра Мэксфилда Парриша.

У тощего были маленькие глаза, но они расширились, обнажив белки, и от этого казались большими. Вид у него был безумный, и казалось, он вполне способен нажать на курок маленького автоматического пистолета, дуло которого упиралось в голову спящего ребенка.

– Дай мне пройти, – сказал он голосом таким же тонким, как его усики.

– Нет, – сказал я. – Положи ребенка.

– Ты смеешься? Он мне еще пригодится. Черт.

– Как тебя зовут?

– Какая тебе разница, коп?

– Как тебя зовут?

– Эдди, – произнесла блондинка, судорожно вздохнув.

Я не знал, ответила ли она на мой вопрос или обратилась к нему. Меня это и не интересовало.

– Положи ребенка, Эдди, и я никому не скажу, что ты брал заложника. Я даже не вспомню, что ты оказывал сопротивление при аресте, свалю все на твоего покойного приятеля. Так что подумай.

– Не смеши меня, – сказал он и рассмеялся. Потом сделал шаг вперед, крепко прижимая к себе крошечного заложника и продолжая держать дуло пистолета у его виска.

Я выстрелил и попал тонкоусому Эдди между глаз.

Это было не так сложно, как может показаться, учитывая, как близко от меня он находился, а вот прыжок, который я сделал, когда он уронил ребенка, был действительно впечатляющим: я поймал спящего ребенка на лету, как первоклассный вратарь.

Я сидел на полу и качал на руках сонного ребенка, все еще держа дымящийся пистолет в одной руке; труп тощего лежал у моих ног, второй труп находился между мной и блондинкой, которая прилипла к стене, словно муха. Я только что убил двух человек и знал, что позднее буду мучиться, но в тот момент чувствовал себя прекрасно.

– Вы... вы убили Эдди, – сказала блондинка. Она качала головой, как бы не желая смириться с реальностью.

– Я не шутил, – сказал я и поднялся на ноги, продолжая качать ребенка.

– Как вы решились так рисковать? Палец его был на курке и...

– Выстрел в голову исключает всякую рефлекторную деятельность, мадам.

– Я... я арестована?

– Вы арестованы.

– По какому обвинению?

– Похищение человека с целью выкупа.

Она вздохнула. Потом кивнула.

– Это ребенок Линдбергов, не так ли?

Она вздернула голову, словно не поняла меня. Не поняла своего господина.

– Ну, не шути со мной, – сказал я. – Разве это не так?

– Мистер, – сказал она. – Это ребенок Хайми Голдберга.

– Хайми Голдберга?

– Это бутлегер из Пеории. У него денег куры не клюют. Мы собирались получить пять тысяч за этого маленького ублюдка.

В этот момент в открытые двери ворвался мой шеф, Лу Сэпперстейн, дюжий лысеющий коп лет сорока. Он снял шляпу и посмотрел на нас из-за очков в проволочной оправе расширенными глазами; снег, словно перхоть, покрывал его пальто. В руке он держал пистолет тридцать восьмого калибра.

– Что, черт возьми, здесь произошло, Нейт?

– Я только что раскрыл дело о похищении сына Хайми Голдберга, – ответил я и подал ему ребенка.

– Я хочу, чтобы ты встретился с одним человеком, – сказал Элиот Несс.

Я устало опустился на жесткий деревянный стул в скромно обставленном опрятном офисе Элиота в Трэнспортейшн Билдинг, что на Диерборн-стрит.

– И с кем же это?

– Аль Капоне, – сказал Несс и улыбнулся улыбкой озорного мальчишки.

Элиот сидел, откинувшись на спинку своего вращающегося стула, спиной к шведскому бюро. Это был довольно крупный мужчина примерно моего роста – шесть футов – с широкими плечами, но весьма гибким телом; свой торс он накачал в юности, когда работал на заводе Пульмана.