Садится в такси слева и дальше от меня.
Я свернул направо и подошел к другому такси. Когда я садился в него, мимо нас пронеслось такси, уносящее красотку с малышом.
– Следуй за этой машиной, – сказал я.
Водитель, венгр в потертой зеленой кепке с помятым лицом и широкими промежутками между передними зубами, посмотрел на меня и осклабился.
– Всю жизнь мечтал о таком клиенте.
– Чудненько, – сказал я. – Вот тебе аванс.
Я показал ему свой жетон, и он сразу погрустнел.
– Если не потеряешь их из виду и сможешь догнать, получишь пятерку, – пообещал я.
– Не беспокойтесь, – проговорил он с облегчением, сообразив, что еще сможет заработать, и вырулил такси на улицу Ван-Бюрена.
Бернис Роджерс было около тридцати. В ее досье фигурировали приводы за проституцию и мелкую кражу. Несколько месяцев назад она усыновила мальчика из приюта «Крейдл» в Эванстоне. Особую требовательность она проявила в отношении возраста: ей непременно нужно было, чтобы мальчику было меньше двух и больше одного года.
Начальник сыскного бюро Шумейкер, известный также как «Олд Шуз», старый опытный полицейский, решил, что усыновление ребенка было всего лишь прикрытием для неблаговидной цели. В этом случае события могли развиваться следующим образом.
За усыновленным мальчиком в течение нескольких месяцев присматривает женщина, член банды Бонелли (предположительно, Бернис Роджерс). Люди видят Роджерс с малышом и думают, что это ее приемный сын. Тем временем банда Бонелли совершает похищение некоего ребенка (предположительно, Чарльза Линдберга-младшего); женщина меняет усыновленного мальчика на похищенного, а первого бросает где-нибудь или избавляется от него каким-то другим образом.
И когда Бернис Роджерс видят с похищенным малышом, это ни у кого не вызывает подозрений, поскольку все думают, что это тот же ребенок, что был у нее раньше. Маленькие дети очень похожи друг на друга.
Но если план действительно был таким, почему Бернис Роджерс вдруг появилась в Чикаго? Шумейкер полагал, что она до сих пор спокойно и открыто живет на Востоке как мать Чарли Линдберга. Неужели ей показалось опасным там оставаться? Неужели кто-то из банды раскололся, когда на него нажали? Или их кто-то выдал?
Я откинулся на сиденье, улыбнулся и начал тешить себя мыслью, что отвечу на эти вопросы, когда арестую Бернис Роджерс. Мне очень приятно было думать о себе как о копе, который в одиночку «одной левой» раскрыл дело Линдберга на другом конце континента. Это было бы неплохо для парня двадцати шести лет от роду, каковым я являлся и каковой вел довольно легкомысленную жизнь в довольно трудное время.
Мне очень хотелось задержать ее самому, и я был совершенно спокоен. Я знал, что такие дамы, как Бернис, могут быть опасны, но работая в группе по борьбе с карманными кражами, я почти ежедневно сталкивался с проходимцами. Не было недели, чтобы я не отнимал оружие у какого-нибудь подонка.
Кроме того, под мышкой у меня был собственный пистолет – девятимиллиметровый браунинг, и я не колебался бы, если бы пришлось воспользоваться им.
Не то чтобы я так уж любил пострелять по живым мишеням. Надо сказать, что этот пистолет – а не обычный револьвер, как большинство полицейских – я носил отчасти потому, что предпочитал автоматическое оружие, а отчасти потому, что именно из него застрелился мой отец.
Мой отец, чья книжная лавка на Вест-Сайде была забита радикальной литературой, был старым членом профсоюза и очень не хотел, чтобы я стал полицейским. Неприязнь его к этой профессии особенно усилилась, когда он узнал или догадался, что деньги, которые я ему дал для возобновления аренды магазина, я заработал, дав показания в суде по делу об убийстве Джейка Лингла.
Копы и Капоне нашли «подсадную утку» – человека, готового взять на себя вину за убийство, и я давал против него показания. Дело было пустяковым: тот человек пошел на это по своей воле, и ему хорошо заплатили за то, что он сядет в тюрьму. Благодаря участию в том процессе я стал сыщиком, работающим в штатском, и получил конверт с тысячей долларов. Однако мой отец никак не мог понять, что я всего лишь хотел добиться успеха, хотел получить лучшую работу и поэтому вынужден был соблюдать правила предложенной мне игры.
Впрочем, он понимал это. Понимать понимал, но простить мне не смог. Он приставил этот самый пистолет к своей голове и вышиб из нее мозги. Это случилось в прошлом году. Я носил пистолет с собой и знал, что никогда не забуду об этом. И готов был воспользоваться им без колебаний, но не легкомысленно. В чем-чем, а в этом можно не сомневаться.
Читать дальше