Макс Коллинз - Сделка

А еще ходили упорные слухи о дневнике, который был «украден» из квартиры Эстелл, возможно, полицейским офицером. Но воспоминания мисс Карей так и не всплыли на поверхность. И тому была причина.

Все это и много другой всячины, касающейся убийства Карей, добрую неделю не сходило со страниц газет, за исключением «Трибьюн», которая после нескольких материалов на эту тему перестала писать об убийстве. А на следующий вторник после того вторника, когда ее убили, имя Эстелл пропало из газетных заголовков.

ЯПОШКИ СД'АЮТСЯ. ГУАД'АЛКАНАЛ

Буквы размером в несколько дюймов. Чертовски впечатляет! Но это все абстрактно. Нереально. По крайней мере, для меня.

Хотя – вот оно, черным по белому:

Нью-Йорк, 9-е февраля. («Ассошиэйтед пресс».) Японские власти объявили о выводе японских войск с Гуадалканала на Соломоновы острова, передало Берлинское радио по сообщениям из Токио. Это первое в этой войне признание официального Токио об оставлении важной территории.

Почему это не казалось мне реальным? Почему я не мог заставить себя улыбнуться этой замечательной новости? Не знаю, в чем дело, но я не мог. Я лишь чувствовал себя утомленным в это ясное, холодное утро, несмотря на то что я относительно хорошо выспался в объятиях Салли.

Но этой ночью мы с ней не встретимся. Она уехала, а вместе с ней и ее руки. Она направилась в Балтимор, где в течение недели будет выступать в различных ночных клубах. И мне придется попробовать заснуть одному на моей раскладушке. Удачи мне.

Поднявшись на четвертый этаж, я увидел знакомую фигуру, хотя не ожидал встретить ее в этом здании еще раз: это был сержант из призывного пункта. Однако его походка стала не такой упругой, как прежде.

Встретив его в коридоре, я спросил:

– В чем дело, сержант? Вы разве не слыхали новость?

Я указал ему на заголовок в газете. – Я слышал, рядовой. Это невероятно. Невероятно.

Но его лицо оставалось угрюмым.

– Что привело вас сюда? – переспросил я. – Кто сегодня получил медаль?

– Боюсь, что никто. – Сержант посмотрел в сторону моего кабинета. – Я рад, что вы здесь, рядовой. Там одна молодая женщина, которой вы нужны.

Я пробежал через коридор, распахнул дверь. Держа телеграмму в руках, она сидела на той самой кушетке, на которой я их застал.

Она не плакала. У нее был такой изумленный вид, словно ее окатили холодной водой. Она была чопорной, но хорошенькой в белой блузке с жабо и синей юбке. А рядом на столе стояла вазочка с одной розой.

Телеграмма была у нее в руках.

– А газеты сообщают, что мы их побили, – произнесла она отрешенно. Я сел рядом с ней.

– Я знаю.

– Вы говорили, что он будет просто наводить там порядок.

В ее голосе не было осуждения: она просто вспомнила мои слова.

– Мне очень жаль, Глэдис.

– Мне кажется, я не смогу работать сегодня утром, мистер Геллер.

– Глэдис, иди сюда.

Я обнял ее, и она плакала на моей груди. Она долго, всхлипывая, рыдала, и если я когда-то называл ее холодной, то черт меня побери.

Через несколько минут пришел Сапперстейн. На его рукаве все еще была приколота черная ленточка в знак траура по его брату; теперь траур стал двойным. Я позвонил ее матери в Эванстон, и Лу отвез ее домой.

Я оставался один в офисе, раздумывая, как это так вышло, что Фрэнки Фортунато погиб, а я остался в живых. Молодой Фрэнки. Старый я. Дьявол! Я скомкал чертову газету и швырнул ее в мусорную корзину. Но и на смятой газете я видел буквы ГУАД'АЛ, которые наконец-то стали для меня чем-то реальным.

Я сел за стол в моем кабинете, который, точнее был моим раньше, а сейчас это был кабинет Сапперстейна, и сделал несколько звонков, касающихся расследования по поводу страхования в Элмхерсте. Мне нравилось работать. Мирная жизнь, которая вначале сводила меня с ума, теперь становилась моим спасением. Я мог окунуться в повседневную жизнь, ежедневную работу. К половине двенадцатого я даже почувствовал голод. Но едва я собрался прерваться на ленч, как услышал, что кто-то вошел в приемную.

Я встал из-за стола, подошел к двери и увидел красивую молодую женщину лет двадцати пяти в темной меховой накидке и темном обтягивающем платье. Подозрительно обтягивающем для дневного времени, но будешь тут недовольным, раз оно обтягивало такие стройные формы!

Она стояла в углу, глядя на пустой стол Глэдис. Похоже, на ней были нейлоновые чулки, а какие ножки!..

– Моей секретарши нет, – сказал я.

– Вы – мистер Геллер?

– Верно.

Она улыбнулась: у нее была приятная улыбка, жемчужные зубки скрывались за покрытыми блестящей красной помадой губами. Ее большие темные глаза под соболиными бровями оценивающе и удивленно смотрели на меня. На зачесанных назад черных волосах непостижимым образом держалась надетая набекрень маленькая шляпка. Если она когда-то не была стриптизершей, я бы съел эту шапочку. Или еще что-нибудь.