Филип Керр - Бледный убийца

– Я об этом не знал. Интересно, какое же страшное преступление было совершено, если расследование убийства нужно отодвинуть на второй план? Какой-нибудь священник исказил доказательства? Или попытался выдать вино для причастия за кровь Христову?

– Ваши легкомысленные шуточки совершенно неуместны, комиссар. Наш отдел расследует дела исключительной важности – в частности, случаи гомосексуализма среди священников.

– Да что вы говорите? Ну тогда я буду сегодня спать спокойнее. Но все же мое расследование получило право первоочередности от самого генерала Гейдриха.

– Зная, какое значение он придает арестам религиозных врагов государства, в это очень трудно поверить.

– Тогда позвоните на Вильгельмштрассе, и пусть генерал лично вам все разъяснит.

– Я так и сделаю. Без сомнения, он будет также очень возмущен тем, что вы не хотите понять, какую опасность представляет собой третий международный заговор, целью которого является уничтожение Германии. Католицизм – не меньшая угроза безопасности рейха, чем большевизм и мировой сионизм.

– Вы забыли инопланетян, – сказал я. – Откровенно говоря, мне глубоко наплевать, что вы там ему расскажете: ВД-1 – часть Крипо, а не Гестапо, и все службы нашего управления должны первым долгом выполнять заявки нашего расследования. У меня есть на этот счет письменное распоряжение самого рейхскриминальдиректора. Имеется оно и у доктора Шаде. Так что возьмите ваше так называемое дело и засуньте его себе в задницу. От вас так воняет, что больше дерьма или меньше – не имеет значения.

Я швырнул трубку на рычаг: В этой работе, что ни говори, есть свои приятные моменты. Например, возможность помочиться на ботинки гестаповцам.

На очной ставке, проведенной несколько позже этим утром, сотрудники камеры хранения не признали в Готфриде Бауце человека, который сдал чемодан с останками Ирмы Ханке, и я, к великому негодованию Дойбеля, подписал приказ о его освобождении.

Существует закон, согласно которому все берлинские владельцы гостиниц и домохозяева обязаны в течение шести дней сообщать в полицейский участок о вновь прибывших. Благодаря этому в службе регистрации проживающих Алекса вы можете за пятьдесят пфеннигов узнать адрес любого жителя Берлина. Люди думают, что этот закон является частью чрезвычайных полномочий нацистов, но на самом деле он существует уже давно. Еще прусская полиция прибегала к таким мерам.

Служба регистрации, располагавшаяся в комнате 350, находилась совсем рядом с моим кабинетом, а это означало, что в коридоре всегда шумели посетители, и мне приходилось постоянно держать свою дверь закрытой. Я полагаю, меня поместили сюда, как можно дальше от кабинетов сотрудников комиссии по расследованию убийств, чтобы служащие Крипо общались со мной как можно меньше – начальство боялось, что я заражу их своими анархистскими взглядами на методы расследования преступлений. А возможно, оно надеялось сломить таким образом мою строптивость, подавить меня. Даже в самый солнечный день мой кабинет производил очень мрачное впечатление. На металлическом письменном столе оливково-зеленого цвета было больше зазубрин, чем на заборе с колючей проволокой, единственное его достоинство, что он подходил по цвету к вытертому линолеуму и выцветшим занавескам. Прокуренные насквозь стены пожелтели от дыма.

Урвав несколько часов сна, я вернулся в свой кабинет, где моему взору предстал Ганс Ильман, терпеливо дожидавшийся меня с папкой фотографий, что, конечно, не улучшило моего настроения. Поздравив себя с тем, что я догадался перекусить перед весьма неаппетитным делом, я сел и посмотрел на него.

– Так вот где они вас прячут! – сказал он.

– Предполагается, что все это временно, – объяснил я. – Как и моя служба здесь. Но, честно говоря, мне очень нравится, что я нахожусь отдельно от остальных сотрудников Крипо. Меньше шансов снова стать здесь постоянной единицей. И, по-моему, им это тоже подходит.

– Подумать только, и из такой бюрократической темницы он ухитрился взбудоражить все руководство Крипо! – Ильман рассмеялся и, теребя свою бородку, добавил: – Вы и штурмбаннфюрер из Гестапо создали массу проблем для бедного доктора Шаде. Ему оборвали телефон всякие важные персоны. Небе, Мюллер, даже Гейдрих. Вы, наверное, испытываете глубокое удовлетворение. Нет, не пожимайте так скромно плечами. Я восхищен вами, Берни, правда восхищен.

Я выдвинул ящик стола и вытащил бутылку и два стакана.