Кэрол Макклири - Алхимия убийства

— Ты хочешь, чтобы наш товарищ работал на полицию? — говорит человек слева от Луизы. Он такой же негодяй, как и его приятель. — Мы не полицейские ищейки. — Он сплевывает на пол.

— Этот человек убивает не королей и политических деятелей, а беспомощных женщин. Женщин, которых вы задались целью освободить, — парирую я.

— Шлюх? Стоит ли переживать из-за нескольких шлюх, если будет сброшено ярмо капитализма и тирании?

Мужчины снова смеются, и, к моему удивлению, Луиза тоже. Кровь вскипает у меня в жилах, и я встаю. Чувствую, что Жюль трогает меня за руку, но я не в силах сдержать свой гнев.

— Я здесь не для того, чтобы говорить о политике. Я думала, — смотрю Луизе прямо в глаза, — что вы поймете меня. Очевидно, ошиблась.

— Почему вы считаете, что этот человек — анархист? — спрашивает Луиза.

— Он носит красный шарф и черную одежду, подражая вам.

— Во Франции сотни тысяч сторонников анархии и миллионы во всем мире. Вы говорите, он даже не француз. Почему вы думаете, что мы могли бы помочь?

— Я слушала вас, когда вы выступали на площади Бланш. Я знаю, вами восхищаются всюду. Вы сами можете не знать этого человека, но стоит вам сказать, что…

— Ты что — оглохла?

«Товарищ» справа от Луизы вскакивает, опрокидывая стул. Жюль весь напрягается.

— Ты хочешь сделать из нас шпиков? Убирайся, а то не сносить тебе головы.

Жюль встает.

— Не смейте так разговаривать с женщиной. Извинитесь, или я…

— Пожалуйста, я прошу вас, Франсуа, мадемуазель Браун и вы, мсье Верн.

Когда все садятся на свои места, Луиза лукаво смотрит на Верна.

— Вы больше не крали мои идеи, мсье Верн?

— Нет, мадемуазель, мне больше не встречались ваши идеи, которые можно было бы украсть. Тем хуже для моего творчества, поскольку «20 000 лье под водой» — одно из моих самых популярных произведений.

— Боюсь, вы и ваша пылкая подруга напрасно проделали весь путь сюда к нам. Хотя я не прощаю смерть ни в чем не повинных людей, мой друг прав, говоря, что мы не шпики. Нас не волнует ваша проблема. Однако я сочувствую вам, что вы потеряли сестру, — говорит она мне.

Я снова встаю.

— Уверена, вы будете соболезновать семье следующей невинной жертвы этого злодея. Извините за беспокойство. Когда я работала на заводе, мне в руки попала листовка с вашей речью, и она изменила мою жизнь. Прискорбно, что женщина, написавшая эти слова, не живет согласно своим принципам.

Жюль догнал меня, когда я уже вышла из передней двери.

— Прошу простить меня. Я не могла молчать.

— Да будет вам.

Я никогда не чувствовала себя такой опустошенной. Я восхищалась Луизой Мишель и пыталась подражать ей. А сейчас в одно мгновение это все рухнуло. Я столкнулась с жестокой реальностью. Когда возносишь человека на пьедестал, рано или поздно приходит разочарование. Такова жизнь. Она преподнесла мне небольшой урок, от которого остался неприятный осадок.

Когда мы приближаемся к моему чердаку, я не могу не задать вопрос о неожиданном замечании Красной Девы.

— Что она имела в виду, говоря о краже ее романа? Это и есть те «связи», о которых вы упомянули ранее?

Жюль качает головой.

— Смехотворная сплетня, разлетевшаяся по всему Парижу с неимоверной быстротой. После падения Коммуны Луизу отправили в тюрьму на одном из островов в южной части Тихого океана. Там она нашла моллюск, разновидность морской улитки, и назвала его «наутилус», также, как называется подводная лодка в моем романе. Это стало поводом для утверждений, что я купил у Луизы историю о капитане Немо и его «Наутилусе» всего за сто франков, а она, будучи бессребреницей, раздала деньги бедным. Но те, кто распустил слух, не учли, что моя книга была опубликована за год до того, как ее сослали в Новую Каледонию, и что я назвал свою субмарину по имени погружаемого аппарата «Наутилус», построенного американцем Робертом Фултоном за много лет до этого. — Он снова качает головой. — Откуда берутся такие небылицы?

— Глупые людишки.

Жюль с улыбкой смотрит на меня.

— Меня поразило отношение Луизы Мишель и ее друзей-головорезов. Они готовы защищать убийцу только потому, что он анархист. — Я останавливаюсь и поворачиваюсь к Жюлю. — Если бы мы сказали, что он буржуй, они привлекли бы всех, кто был в кафе, к поискам его. Неужели ей безразлично, что он убивает ни в чем не повинных женщин?

— Кто знает, что ценит фанатик? Вы и я высоко ценим каждую жизнь. Для радикала тысяча жизней, миллион — всего лишь мученики в борьбе за их дело. Обратите внимание, как они совершают свои террористические акты: вместе с политиком или промышленником гибнут десятки невинных людей.