Кэрол Макклири - Алхимия убийства

— Я немного сомневаюсь, стоит ли посвящать во все дела вашего журналиста. Если эта история преждевременно станет достоянием гласности, убийца скроется из города и начнет совершать преступления где-нибудь еще. — Превосходно! Иногда я даже восхищаюсь собой. — Я впервые чувствую, что все ближе подбираюсь к нему, что вот-вот поймаю его, и ничто не помешает мне, и… — Я чуть было не сказала: «никто не опередит меня со статьей».

— Не беспокойтесь, эта история с убийцей его не заинтересует. Тем не менее вы, вероятно, правы — не стоит раскрывать все карты. Я не стану лгать ему. Мы можем просто сказать ему часть правды. Вам не о чем беспокоиться.

Он продолжает, прежде чем я успеваю возразить.

— Мы скажем ему, что вы разыскиваете человека, подозреваемого в совершении убийства, анархиста, устроившего взрыв в Америке, в результате которого погибла ваша сестра. И что вы подозреваете человека, русского, ранее работавшего на Артигаса, а сейчас находящегося здесь, в Париже. Такая приблизительная версия вас устроит?

— Да, и для большей достоверности мы можем сказать ему, что анархист причастен к инциденту в Чикаго на площади Хеймаркет. В Америке этот теракт вызывает еще много кривотолков, но для французов он не будет представлять большого интереса.

— Прекрасно. — Он сбрасываете себя мрачную сдержанность и улыбается мне. — Я удивляюсь вашей способности лгать в любую минуту и по любому поводу.

Я делаю реверанс, насколько это мне удается в сидячем положении.

— Благодарю вас, мсье Верн. Это поистине впечатляющий комплимент от человека, потрясшего мир своими произведениями в жанре фантастики. Вы говорите, что Шолл вынужден защищать свои статьи на дуэлях. Но разве нет закона, защищающего свободу прессы?

— Конечно, есть, но честь мужчины возвышается над законом. Если мужчину оскорбляют или ему бросают вызов, он должен защищать свою честь на дуэли или прятаться от стыда. Впрочем, женщине это трудно понять.

— Разумеется, мы, бедные, отсталые женщины, ничего не смыслим в том, что такое честь.

Он вдруг начинает смеяться веселым заразительным смехом, и мне хочется обнять его.

— Вы правы. Дуэли — занятие мужчин, которые ведут себя как мальчишки. Я вспоминаю случай, когда два молодых репортера должны были драться на саблях, но так перепугались, что обоих стошнило.

— Надеюсь, они побросали сабли и разошлись по домам друзьями.

— Не совсем так. От страха они немилосердно размахивали саблями, к счастью, не поранив друг друга.

— Почему вы так сердиты на этого Артигаса? — выпалила я. Мое любопытство, вызванное его реакцией на фабриканта оружия, требовало удовлетворения, и мне показалось, что настал подходящий для этого момент — Жюль в хорошем настроении. Я тоже. И не в моих правилах упускать удобный случай, однако, видя, как сжимаются его кулаки и краснеет лицо, я понимаю, что зашла слишком далеко.

— Он каннибал, съевший мой мозг.

Потом он отворачивается к окну, выказывая нежелание продолжать разговор.

Шолл не похож ни на одного из репортеров, с которыми мне доводилось встречаться. Он напоминает мне одинокого, обитающего в джунглях хищника из семейства кошачьих, который ни с кем не делится своей добычей. Если грубый, всюду шныряющий американский репортер в истоптанных ботинках и помятом дождевике — это уличный кот, то Шолл в монокле и безукоризненно одетый — высокомерный и культурный царь зверей. У него шрам на щеке, и я подозреваю, что это напоминание о дуэли.

Мы сидим с ним за столиком на тротуаре. Я бы предпочла сидеть в закрытом помещении. На улице прохладно, хотя светит солнце, и кофе с молоком согревает меня. Жюль начинает объяснять, что нас интересует, а Шолл бросает на меня изучающий взгляд сквозь монокль. Судя по его взгляду, он решил, что между Жюлем и мной нечто большее, чем расследование. Я ловлю себя на том, что мне хочется, чтобы он оказался прав.

— Чудовище, — говорит Шолл, когда Жюль спрашивает его о графе Артигасе. — Гигантский кальмар из «20 000 лье под водой». Он проглатывает все, что оказывается вблизи него. Он производит оружие, продает пушки тем, кто больше платит. А потом продает такой же товар врагам своих покупателей. Он сохраняет верность только мамоне. Для него нет ничего дороже золота. — Шолл криво улыбается мне. — Он под стать американским бизнесменам. Только граф продает смерть.

— Он потомственный аристократ? — Я решаю проигнорировать его сарказм на этот раз.

— Купил титул во времена Второй империи.