Кэролайн Роу - Лекарство от измены

Вся прелесть заключалась в обвинении, и сплетня росла как на дрожжах, становясь все невероятнее и фантастичнее. Женщины и простой люд шептались на рынке об отвратительных проделках, затрагивающих ее величество, в то время как серьезные богатые торговцы серьезно обсуждали заговор, касающийся торговли шерстью, подстроенный англичанами, чтобы вызвать народные волнения, или французами, с целью убить инфанта Йохана, и затем, некоторым таинственным способом, снизить спрос на местную шерсть. Они качали головами и рассуждали о ценах. Еще за час до начала судебного слушания зал был полон.

Все скамьи, выделенные зрителям, были заняты. Прозвонил колокольчик, и ввели заключенного. Послышался удивленный ропот толпы. Их обычная жажда мести была в некоторой степени умерена жалостью, когда они увидели, насколько красив был этот совсем молодой человек. Он был бледен, его лицо было лишено красок, за исключением темных кругов под глазами, но он шел к предназначенному для него сиденью с высоко поднятой головой. Возможно, он не разбирался в постоянно меняющихся подводных течениях двора, но причастен к измене он не был. Ему задавали вопросы, и он честно на них отвечал; он говорил своим следователям правду, и только правду. Однако он был достаточно умен для того, чтобы понять, что каждое сказанное им слово свидетельствовало против него. Сегодня их собрали воедино и использовали для его осуждения. У него не было ни капли надежды.

За красивым резным столом сидел писец, разложив все документы. Он поднял глаза и заметил, что заключенный настойчиво смотрит на него, покраснел и торопливо направил взгляд строго перед собой. Томас вежливо перенес свое внимание на стены. Прибыла группа из четырех защитников, одетых в длинные мантии законников. Они сели все вместе на скамью и тихо заговорили между собой. Двое из них провели долгие часы прошлым вечером, задавая Томасу различные вопросы, но сейчас они, казалось, едва замечали его присутствие.

Наконец дверь открылась, чтобы впустить судей. Шумная толпа торопливо поднялась, а затем комнату внезапно заполнила тишина. Высокий человек, одетый во все черное, как воин, только что вернувшийся с поля битвы, вошел в зал и занял центральное место на скамье. С ним шли двое судей. Они на его фоне казались разодетыми, как павлины. Педро Арагонский решил вести это дело сам.

Младший служащий суда кивнул клерку, чтобы тот зачитал обвинение.

— Ваше величество, ваши светлости, — пробормотал клерк и зачитал вслух официальные формулы обвинения Томаса де Бельмонте в измене, в сговоре с другими не названными пока людьми с целью захвата наследника трона.

— А что сказал обвиняемый? — спросил король.

Один из защитников поднялся, посмотрел в бумаги, лежавшие перед ним, и заговорил торжественным тоном:

— Ваше величество, обвиняемый утверждает, что он честен и предан королю и что его соучастие в заговоре было невольным. — Но он сам не выглядел уверенным в том, что говорил.

— А обвиняемый делал какие-нибудь заявления по поводу выдвинутых против него обвинений? — спросил младший служащий суда.

Второй защитник встал и поклонился.

— Да, ваше величество, господа, — сказал он и начал читать полный и детальный отчет о деле Бельмонте.

Томас с удивлением почувствовал себя отделенным от происходящего, как зритель на представлении. Несмотря на некоторые случайные погрешности, это было отличное изложение того, что он говорил на следствии. Он с жестокой ясностью видел, что все складывается против него. Если бы он был путешественником, случайно зашедшим в город и из любопытства забредшим на суд, то решил бы, что заключенный либо дурак, которого слишком опасно оставлять жить, либо закоренелый злодей, столь ожесточившийся в своей подлости, что он начал пренебрегать последствиями своих деяний. Некоторое время Томас задавался вопросом, есть ли что-нибудь, что могло бы уменьшить впечатление от фактов. Возможно, если бы суд увидел донью Санксию, ее уверенные, лживые глаза и ее очаровательные волосы, то он, возможно, понял бы, почему он уступил ее просьбам. Но донья Санксия была мертва. С недавно обретенной мудростью он понял, что, даже если бы она была жива, она никогда не стала бы рисковать собственной шеей, чтобы спасти его.

Кроме того, Томас умолчал в своем длинном рассказе всего о двух фактах, и их отношения как раз были одним из них. Как рыцарь из древних романов, он решил оградить ее, даже после смерти, от грязных пересудов и насмешек толпы. Кроме того, он не хотел признаваться в своих грехах и безумствах в общественном месте, поскольку тогда донья Исабель могла бы услышать о них и плохо подумать о нем. Он также был не в состоянии упомянуть о связи между его дядей и Ромео. Это не было тайной, но, возможно, это только навредило бы его невинному покровителю — брату его мертвой матери. Он мрачно размышлял о том, что готов пойти на смерть, отвечая за последствия своих действий, но не потащит за собой никого, ни живых, ни мертвых.