— Давайте поспешим, — предложил Исаак, и они полетели в разные стороны.
Покрасневшие и запыхавшиеся, они уже сидели за столом, когда вошла Юдифь.
— Ракель, — закричала она, вытащив ее из-за стола и крепко обняв. — Я ждала тебя еще утром, — сказала она, сердито отталкивая, чтобы оглядеть ее со всех сторон. — Где ты была?
— О, мама, — беспомощно произнесла Ракель. — Это было так… Я расскажу тебе позднее.
Юдифь повернулась, зажгла свечи и начала читать молитвы.
— Я породил дьявольски неблагоразумную дочь, — сказал дон Педро Беренгуеру, как только удобно устроился в самых роскошных покоях, которые можно было найти в епископском дворце. Он выгнал всех слуг, за исключением секретаря, Элеазара Бена Соломона и своего сторожевого пса, дона Арно. Все трое были взволнованы.
— Ее мать, насколько я помню, тоже была решительной, — осторожно произнес епископ. — Она не считала возможным скрывать или симулировать свои симпатии и антипатии. Это было одной из ее наиболее очаровательных черт.
— Верно. И спасибо, что вы напомнили мне об этом, Беренгуер, — сказал король. — Что связывает мою дочь и Бельмонте?
— Ничего, сир, — с удивлением сказал епископ. — Сестры присматривали за ней очень тщательно, уверяю вас. До этого ужасного случая она никогда не выходила за стены монастыря без сопровождения.
— Значит, вы готовы поверить ей, когда она говорит, что раньше никогда не встречала его и впервые встретилась с ним только вчера?
— Да. Я также считаю невозможным полагать, что она умудрилась встречаться с ним ранее. И вчера вечером Бельмонте спал здесь, под моей крышей, — добавил он. — Он покинул дворец на рассвете, чтобы привести этих двух доний и вернуть их в монастырь.
— Что он рассказал вам об этом знакомстве?
— Мне показалось, что он был очень откровенным и открытым. Он сказал мне, что, в то время как он отдыхал вместе со своей лошадью, он увидел на дороге кавалькаду, состоящую из занавешенного паланкина, доньи, сидящей верхом, двух слуг и дворянина. Затем он увидел, что молодая госпожа Ракель привязана к седлу, и что «господин» оказался его собственным слугой, переодетым в его одежду, и при мече. Он бросил ему вызов, слуга принял его, они сражались, и негодяй был убит. Он сопроводил дам в гостиницу, убедился, что они удобно устроены, и, по совету вашей дочери, поехал ко мне.
— Она мне рассказала то же самое. И то же сообщила мне госпожа Ракель, — сказал дон Педро. — Тогда как вы объясните это? — Он махнул секретарю, который вытащил письмо. — Передайте это епископу, Элеазар.
— Конечно, сир.
Беренгуер быстро пробежал письмо, которое несчастный Томас написал своему дяде с такой мукой и сомнениями, до самых последних ужасных слов: «Боюсь, что меня втянули в предательство».
— Вы видите, Беренгуер. Он сам признает это.
— Да — до некоторой степени. Он признает, что не знает, что происходит. И, прочитав это, я должен признать, что разделяю его чувства. Все очень странно, ваше величество. А что говорит Кастельбо? Полагаю, это он передал письмо вашему величеству.
— И вы ошибаетесь, Беренгуер. Его передал дону Элеазару секретарь графа Кастельбо. Граф выполнял наше конфиденциальное поручение.
— А его племянник не знал, что тот отсутствует?
— Было предпринято много усилий, — сказал дон Элеазар, — для того, чтобы никто не узнал, что на самом деле он не болен.
— Вы прекрасно поняли его племянника, — сказал епископ. — Но, возможно, это было не так уж и трудно. Мне он показался приятным молодым человеком, но несколько легковерным. Он признавался мне в том, что не слишком уверенно разбирается в придворной политике.
— Вы знали, что он был секретарем ее величества? — сказал Элеазар.
— Да, — сказал Беренгуер.
— К сожалению, молодой человек, похоже, осуждает себя своей собственной рукой, — медленно произнес дон Педро. — Но проследите, чтобы он содержался в удобной камере и к нему хорошо относились, на случай, если есть какие-то доводы в его защиту. Мы будем судить его завтра.
Новость о том, что Томаса де Бельмонте, сына дона Гарсии де Бельмонте и покойной доньи Эльвиры де Кастельбо, будут судить за измену, разлетелась и стала восхитительным скандальчиком, завершившим неделю тревожных слухов. Не то чтобы дон Томас был так уж всем интересен. Юный секретарь ее величества, происходивший из хорошей и благородной семьи, которую ветра фортуны лишили влияния и богатств, оставив ему совсем немного — титул и должность при дворе, — что позволяло ему держаться на плаву. Но они были из дальней провинции королевства.
Читать дальше