Елена Муравьева - ЖИЗНЬ в стиле С

Свой снаряд я вернул Марии. Разряжая заряд, она по неосторожности разбила стеклянную капсулу. От взрыва погибла хозяйкина кухарка и сама Мария.

Мы с Руководителем спешным порядком бежим из города. В поезде говорят только о покушении. Кто восторгаются мужеством террористов, кто жалеет убитых, кто ругает власть. Я пью водку, гляжу в окно, матерюсь беззвучно. Сволочи, гады, ублюдки. Сколько людей загубили. Креста на них нет…»

…— Петенька, — сказала Надин серьезно, — попомни мое слово, быть тебе писателем. Не статья — чудо. Я в восторге.

— Спасибо, на добром слове, — кивнул Травкин.

— Представляю, что делается в ЦК. Переполошились, небось, думают, кто сдает газетчикам информацию.

— Вас не заподозрят?

— Нет, — отмахнулась Надин. — Моя преданность партии никогда не подвергалась сомнению. Единственно, в чем меня упрекали — это дружба с Люборецким. Но сим грешат, многие революционеры.

— Кстати, как там Оля?

— Нормально. Революцией, кажется, переболела. Теперь хочет осенью в Москву ехать, устраиваться в театр. Еще замуж собралась, глупая девчонка.

— В семнадцать все ищут себя, — напомнил Петр. — От этого никуда не деться.

— Пусть ищет на здоровье, лишь бы была жива и здорова.

— Забыл вам рассказать, — встрепенулся Травкин. — Я снова написал Феде Прядову от имени следователя, рассказал в общих чертах, чем занимается его пассия. Даже предложил устроить встречу. К моему удивлению, парень отказался и довольно категорично. Так что, Федю тоже можно считать излечившимся от революции.

— Значит, две души мы уже спасли, — Надин довольно улыбнулась.

— Три, — исправил Петр и смущенно покраснел.

— То есть?

— Помните, — начал Травкин, — я говорил об одной барышне. Тане…

— Да. Ты еще фамилию ее не знал.

— Теперь знаю. Ее фамилия Травкина. Татьяна Травкина.

Надин всплеснула руками:

— Ты женился? И скрываешь, негодник? Ну ка выкладывай, немедленно.

Раз в месяц кружковцы устраивали вечеринку. Собирали в складчину стол, танцевали. Польки сменяли вальсы. На вертящемся табурете у фортепиано чередовались музыканты. Травкин сидел в углу, с завистью смотрел, как ловкие пальцы перебегают по черно-белым клавишам, грустил. Нет, тосковал отчаянно. Среди ребят и особенно девушек из «приличных» семей он — сын рабочего — во всем видел пренебрежение, насмешку, снисхождение к своей простоте и невоспитанности. Сегодня, Петр ощущал себя особенно не в своей тарелке.

Он отсидел для приличия час с небольшим и тихонько выскользнул в коридор, собираясь незаметно ретироваться. Хлопнула дверь, из-за бархатных занавесей показалась разгоряченное девичье лицо. Сероглазая стройная барышня Таня, которую, как предполагала Надин, готовили к террорной деятельности, спросила:

— Куда, вы, Петр? Еще совсем рано.

— Пора, — буркнул Травкин.

— Тогда и я пойду, — девушка протянула руку за шляпкой. — Проводите меня? Хорошо?

Конечно, кивнул Петр, радуясь нежданной удаче: кто ж откажется проводить такую симпатичную девушку. Однако, дело не заладилось сразу. Спускались по лестнице, Травкин судорожно придумывал, что бы такого сказать, чтобы произвести на Таню хорошее впечатление. Не придумав ничего путное или даже мало-мальски годное для пустого трепа, Травкин загрустил. Когда молчание обрело совсем уж мрачные тона, Петя, распаляя себя, решил: «Какого черта я должен развлекать эту фифу? Не буду!»

В безмолвии миновали Садовую, словно набрав в рот воды, свернули на проспект. Наконец, Петр признался:

— Что-то я сегодня не в ударе.

— Да, — легко согласилась Таня и улыбнулась ободряюще.

Дикарь, неотесанный дурак, ругал себя Петр. «Другой на моем месте, воспользовался бы моментом, — теплый ласковый летний вечер навевал лирическое настроение, — другой бы подхватил барышню под ручку, наболтал галантных глупостей, другому, глядишь, и обломилось бы, от барской изнеженной красы».

Дикарь, неотесанный дурак, ругал себя Петр. «Другой бы воспользовался, а я не могу, — оправдывал свою неловкость. — Не знаю, что сказать. Не знаю, чем удивить. Она умная, по-французски знает, на фортепиано играет. А я что? Репортеришко».

Давила Петю Травкина, гнула в бараний рог древняя как мир истина: каждому свое. Ему, простому парню из простой рабочей семьи положены женщины простые. Умные симпатичные барышни с белями нежными шейками и узкими ладошками не про его честь.

Едва Травкин пришел к этому горькому выводу, Таня повернула к нему лицо и сказала: