Сергей ГОРОДНИКОВ - Алмаз Чингиз-хана

Огромный скальный обломок с западнёй хрустнул, затрещал боковыми краями у стен теснины, обламываясь выступами, сползая и непрерывно убыстряя свое падение.

Борис едва успел вырваться из объятий водоворота и увернуться от куска скалы, который рухнул в речку, всплеснул большую волну. Его и девушку подхватило этой волной, швырнуло по течению, понесло меж острых выступов отвесных круч, неприступно мрачных в холодной тени глубокой теснины. Речка делала крутой заворот на запад, и, когда Борис последний раз оглянулся, рухнувший обломок скалы уже пропал из виду. Внезапно яркие отблески красного солнца ослепили его и Настю. Их скоро пронесло мимо заливчика, где так недавно шумел и пенился водопад, скрывая лаз тайного прохода к площадке у озёр. Теперь лаз различался тёмным пятном, как если бы выполнил своё предназначение, заманив и погубив почти всех искателей сокровищ Великого Завоевателя. И жутко было думать о том, что Мещерин, возможно, ещё жив, но никогда больше этого не увидит, а они уже не в силах спасти его.

Русло горной речки расширялось, водная гладь успокаивалась, и они все дальше и дальше уплывали от того места, где оставался заживо погребенным Мещерин.

Как преследуемые мстительными призраками, они торопились очутиться подальше от разрушенной сокровищницы, нигде не останавливались всю ночь и с рассветом добрались до укрытого зарослями протяжённого оврага. Стреноженные лошади Мещерина, Ворона, Насти и Бориса ждали их в этом овраге с позапрошлого вечера, когда трое мужчин оставили их, а сами отправились к стойбищу освобождать девушку. Животные заждались, и всячески выражали свою радость. Потом кобыла Мещерина забеспокоилась, долго всматривалась туда, откуда спустились Борис и Настя. Она прошла с Мещериным долгий путь, и Борис проявлял к ней особенную внимательность, поглаживал по морде, успокаивал, но не утешал.

Ружье было прикреплено к седлу, как он его и оставил. С ним в руках он почувствовал себя гораздо увереннее. До полудня занимался изучением следов казаков, начиная от того места, где расстался с ними. Вскоре он уже сделал вывод, что спрятанных в рощице казачьих лошадей обнаружили и увели монголы стойбища, а следы самих казаков и атамана вели к двугорбой горе. Настя боялась оставаться одна, повсюду не отставала от него, и, несмотря на природную выносливость, обратно плелась без сил. Бессонные ночи и события, которые произошли за последние двое суток, утомили девушку. Ей требовался отдых. Но в овраге их не покидало чувство уязвимости и тревоги. Заметив в ближайшей к рощице горе неприметную расселину, сверху которой просматривался весь овраг, они перебрались туда и прождали возвращения казаков до поздних сумерек. Никто так и не объявился. Не вернулся в овраг за своим гнедым жеребцом и Федька Ворон.

Ночью, пока сам не заснул, Борис слышал, как Настя всхлипывала во сне. А, когда за горами показался край солнца, она проснулась чуть после него и не могла удержать слёз. Борис ничего не говорил, но она догадывалась и сама, сердцем чувствовала неладное. Не веря в чудо, в которое хотелось верить девушке, из-за неё он ждал хоть кого ни будь из казаков еще один день, потом следующий. Всё это мучительно тянущееся время он, как обложенный безжалостными охотниками зверь, был настороже от опасной близости стойбища монголов. Но те, казалось, были заняты внутренними заботами, без особого рвения изредка рыскали в окрестностях и, на их счастье, так и не заглянули в расселину. Разговаривали они редко и мало. Настя искренне и сильно горевала, часто плакала, постепенно смиряясь с потерей отца, и почти ничего не ела. Из её отрывочных высказываний Борис узнал, что мать умерла давно, она ее плохо помнила, а с мачехой отношения не складывались, и отец многие годы был для нее самым близким человеком.

Перед рассветом четвертого дня она покорно подчинилась его распоряжениям. Оседлала свою лошадь, привязала к задней луке седла поводья жеребца Ворона, и следом за Борисом и привязанной к его седлу кобылой Мещерина тронулась в путь. Животные за прошедшие сутки отдохнули, шли легко, и они не останавливались весь день, на ходу меняли лошадей, давая им возможность по очереди идти без наездников. За день проехали больше, чем могли ожидать, и, не признаваясь, в глубине души были довольны этим: их уже ничто не удерживало в этих местах. Под вечер Борису удалось подстрелить крупного зайца. На ужин впервые за последние сутки ели свежую дичь, а не солонину, так как неподалёку от стойбища монголов костер ни разу не разводили. Потом до звёздной полуночи сидели у огня, и каждый думал, что их ожидает в обратном путешествии с непредвиденными опасностями, и как жить дальше.