Сергей ГОРОДНИКОВ - ЛЕЙБ-ГВАРДЕЕЦ

– Й-а-а! – выдохнул он и ударил носком вытянутой ноги под низ живота Истоватова, затем ребром ладони рубанул по оголённой над ватником шее.

Судорожно хватая ртом воздух, Истоватов согнулся, выпустил палку. Пятый уголовник из банды Шавы, с безобразными шрамами на лбу и на щеке, белокурый и высокий, толкнул его ногой под зад и сел упавшему лицом в снег Истоватову на спину. Он схватил палку, придавил ею затылок поверженного врага, погружая его лицо все глубже в снег. Истоватов задергался, ему не доставало воздуха, но никто в кругу заново сомкнувшихся каторжников не посмел вступиться за него даже звуком. Шава вновь спокойно повернулся к Шуйцеву, вновь приподнял острием ножа его подбородок.

– Мнэ плэвать, что ты дворянин, – растягивая слова, заговорил Шава. – Знаешь, за что я здэсь?

– Знаю, – сквозь зубы сказал Шуйцев.

Шава кивнул довольный, но медленно разъяснил.

– Я князь подстрэлил. Он как куропатка с коня свалился. А это был грузынский князь! Обыдэл он мэня. – Он говорил с сильным акцентом, но правильно строя фразы, не задумываясь над этим. – А ты обидэл большэ. – Он приподнимал нож выше, и острие впилось Шуйцеву под кожу, на нем появилась капелька крови. – Ты молодой и глупый. На первый раз я тебэ здэлаю метку этим ножом. Быть можэт, ты поумнэешь. Гдэ тэбе ее здэлать? На лбу?..

Внезапно в лесной чаще раздался крик ужаса. Страшный рев заглушил этот крик, и из тайги, подпрыгивая, перелезая через поваленные стволы деревьев, быстро выбрался медведь-шатун. Вид стольких собравшихся людей породил в звере неистовую ярость.

– Шатун! Шатун! – дико заорали в толпе, и люди бросились врассыпную, беспорядочно налетая на упавших, шарахаясь от них в стороны.

Отчаянный вопль заставил Шаву живо развернуться. Сбив лапой одного из бегущих, медведь бросился за другим. Кривой Нос, как зачарованный видом медведя, выпустил руку Шуйцева и попятился. Кулаком неожиданно освободившейся руки Шуйцев с разворота сильно врезал чеченца по носу, и тот отцепился от него, отшатнулся, укрывая лицо ладонями. Через мгновение Шуйцев уже душил Шаву захватом со спины, другой рукой мешал ему воспользоваться ножом. Раскатисто прогремел выстрел из винтовки, затем второй. Медведь взревел от боли, зашатался. Краем глаза Шуйцев заметил бегущего за смертельно раненым зверем охранника, который почему-то не желал видеть их и его товарища: оставленный скрывшимся за деревьями уголовником Истоватов перевернулся на снегу и дышал взахлеб, судорожно хватая ртом воздух и постепенно приходя в себя.

Шава резким движением вырвался из захвата, тут же опасно рубанул ножом, но оступился, промахнулся и вновь бросился на того, кто осмеливался противостоять ему. Шуйцев ловко увёртывался, используя навыки рукопашного боя, отступал от выпадов ножа звереющего грузина, и внезапно кинулся к поваленному дереву, к оставленному кем-то топору. Он успел схватить топор, вскинуть перед собой, и нож чавкнул, вонзаясь в обух. Ударом носком сапога в пах Щуйцев отбросил Шаву, размахнулся, и топор с ножом завертелся в воздухе, отлетел в крону поваленного дерева. Шава и он сцепились голыми руками, упали на снег, покатились по нему, хрипя и рыча от ненависти.

Их с трудом оторвали одного от другого.

Вскоре все виновные были наказаны – они должны были пробыть неделю в низких, где не разогнуться, промерзших землянках, в темноте, на воде и черством хлебе.

Шуйцева и Истоватова заперли вместе. Первые часы они провели, расположившись на жестких нарах под низким потолком из грубо обтесанных бревен. В полумраке больше чувствовалось, чем виделось, как при дыхании к бревнам поднимался пар. Потолок был столь низок, что они предпочитали лежать; а когда лежишь без сна, одолевают думы, толпятся воспоминания. За прошедшие месяцы каторги, месяцы тяжелые, зимние, они сильно изменились, стали заметно крепче физически и морально, в них появилось нечто от диких животных.

– Что ты делал год назад? – вдруг тихо спросил Шуйцев.

Истоватов ответил не сразу, вначале казалось, не понял вопроса.

– Забыл уже … Перестал об этом думать. – Он спустил ноги на ледяной пол, сел на нарах, и потолок оказался прямо над его головой. – Дьявол! – сорвался он, стукнул кулаком по грубо сколоченным доскам под собой.

– Обратной дороги в общество нам нет, – от нечего делать предаваясь рассуждениям о перспективах жизни, сказал Шуйцев. – Как чужая страна...

– Лучше быть одиноким волком на свободе, чем здесь... – заметил Истоватов мрачно и опять стукнул кулаком по нарам.