Владимир Бобренев - Без срока давности

В разговорах с Григорием Моисеевичем Эйтингон неоднократно обсуждал и корректировал условия, которым должен отвечать новый препарат. Главное, подчеркивал он, увеличить до нескольких дней паузу между внешним улучшением состояния объекта и началом наступления кризиса. И когда Могилевский наконец сообщил, что рецепт такого токсина разработан и они приступают к его испытаниям на людях, заместитель Судоплатова зачастил в лабораторию.

Как правило, для исследования каждого препарата требовалось несколько человек-смертников. Пробовали вводить его на голодный желудок, на сытый, меняли дозировку, подмешивали в пищу, в вино. И лишь на десятый — двенадцатый раз находили оптимальную дозу и наиболее «рациональный» способ применения. После того как составлялась рецептура, документация с рекомендациями использования и изготовлялась целая партия токсина, работа считалась законченной.

Для большей эффективности испытаний и чтобы они шли без задержек, а также для выбора соответствующего «материала», Блохин сразу доставлял в лабораторию необходимое количество смертников. Могилевский лично знакомился с каждым заключенным, решал, кого можно привлекать немедленно, а кого надо немного подкормить, чтобы на чистоту эксперимента не влиял фактор тюремной дистрофии. Некоторым Григорий Моисеевич даже проводил курс лечения, привлекая к делу настоящих врачей.

К испытаниям дигитоксина Блохин почему-то доставил всего восемь человек, что не укладывалось в планы Могилевского проверить все возможные варианты. Дня через два после начала экспериментов начальник лаборатории сам позвонил коменданту:

— Василий Михайлович, ну что же ты, голубчик, — это слово профессора Сергеева почему-то прилипло к языку Могилевского, — у меня тут каждый день Эйтингон опыты наблюдает. Ворчит. Ты же знаешь его, говорит: давай-давай. Уж очень им этот препарат нужен, а ты мне недокомплект в четыре «птички» сделал.

— Недокомплект? Четыре? Да ты ж мне ведь тоже условия непростые ставишь: чтобы в теле были, чтобы помоложе, чтобы здоровые. То упитанных тебе подавай, то интеллигенцию тухлую. Стариков бракуешь, — возмущался Блохин. — Мои помощники уже с ног сбились. Где же тебе толстяков да здоровеньких столько набрать? Они пока до расстрельного приговора дойдут, полгода отсидят в камерах. За это время поголовно в ходячие скелеты превращаются.

— Ну ладно, ладно. Не ворчи. Одно дело-то делаем, общее! — смеялся в ответ Могилевский. — Сегодня можешь и старичка подкинуть. Будущий клиент Эйтингона как раз пожилой буржуин, он хочет своими глазами в действии препарата убедиться, как раз на пожилом «пациенте». Потому тебе и звоню.

— Такого добра сколько угодно! — обрадовался Блохин. — Я тебе сегодня же пришлю парочку. Одного по заявке, другого в качестве запасного.

К концу дня комендант прислал четверых заключенных — двоих стариков, как доложил начальнику лаборатории Хилов, и двоих мужчин среднего возраста. Могилевский сам пошел их осматривать вместе с Ефимом. Взял для представительности в качестве медицинской сестры еще и Анюту.

Когда они вошли в камеру-палату, двое стариков лежали на кроватях, двое сидели за столом.

— Встать! — громко рявкнул Хилов, и старики тотчас задергались, поднимаясь с постелей. «Это самые натуральные доходяги, — усмехнулся про себя Григорий Моисеевич. — Их ткни пальцем, они сами подохнут без всякого яда…»

Когда один из заключенных поднялся, слез с кровати и поднял глаза на Могилевского, начальник лаборатории замер. Первым порывом, пока тот не узнал его, было немедленно выйти из палаты и отослать двоих «пациентов» обратно на замену, но рядом стояли Ефим с Анютой, и их присутствие не позволило ему пойти на этот шаг. Такого, чтобы кто-то живым вышел из стен лаборатории, еще не случалось. Он быстро сообразил, что сегодня же все сотрудники будут знать о выпорхнувших из клетки «птичках». Чего доброго, начнется разбирательство, которое еще неизвестно, чем может обернуться. Дело в том, что одним из присланных Блохиным арестантов оказался профессор Сергеев.

«Его-то за что? — не понимал Григорий Моисеевич. — Жена проходит как сообщница одного из каких-то заговорщиков против советской власти, это понятно, но профессор имеет другую фамилию. Или его привлекли как родственника врага народа? Но тогда ему за это родство никак не могли вынести смертный приговор. В худшем случае таких осуждают к заключению в исправительные лагеря…»