Борис Акунин - Весь цикл «Смерть на брудершафт» в одном томе.

Пришлось уезжать несолоно хлебавши.

Бочарова, весь день готовившаяся представляться начальству, была раздосадована. Вернувшись в расположение, устроила выборочную повзводную проверку: в порядке ли оружие, исправно ли ведется дежурство, не стерты ли после марша ноги. Всё было в полном порядке. День отдохнув, батальон оправился и от тридцативерстного броска, и от артобстрела, и от потрясений минувшей ночи.

Потом вдвоем долго обсуждали график завтрашних ротных занятий. Из-за всего этого Романов попал на свалку с большим опозданием. Он уж думал, что Шацкая его не дождалась — но нет, на том же самом месте, где они утром расстались, чернел маленький силуэт, окруженный призрачным серым сиянием. Ночь сегодня была пасмурная, по временам тьма сгущалась до полной черноты, но иногда облака прорежались, и тогда причудливый рельеф мусорных куч напоминал лунный пейзаж из иллюстраций к роману Жюля Верна.

Смердело меньше, чем на жаре, и мухи не жужжали, но, судя по деловитому шуршанию, крысы бодрствовали — что от них и требовалось.

Алексей вдруг сообразил, что барышне, наверное, жутко стоять тут одной, в окружении ночных шорохов, и ускорил шаг.

— Извините, — сказал он. — Сначала в штабе дивизии задержали, потом начальница не отпускала…

— Офицер перед рядовым не извиняется.

Фигурка не шелохнулась. Голос был странный — не такой, как всегда.

— Обиделись, — вздохнул штабс-капитан.

— Нет, что вы… — Шацкая сделала шаг навстречу. — Я не заметила, как летит время. Стояла, думала.

— О чем?

— О том, как всё это удивительно. Совершенно непохоже на то, как я себе… — Она сбилась. — Ой, куда ж это я карабин пристроила? Ничего не видно…

Луна действительно спряталась за плотную тучу, стало совсем темно.

Присев на корточки Шацкая ощупывала землю. Желая ей помочь, Алексей тоже наклонился — и звонко приложился лоб в лоб.

— Ой! — сказал она.

— Черт! — сказал он.

Шацкая пожаловалась:

— Еще и фуражка свалилась.

— У меня тоже.

Оба рассмеялись. Из-за того что ничего не было видно, Романов вдруг почувствовал себя, будто в мирное время: он не с нижним чином, а просто с барышней, и летняя ночь, и обоим весело. Нет ни военной формы, ни уродливо остриженной головы, голос же у Шацкой обыкновенный, девичий. И легко представить, что она такая же красивая, какою он увидел ее впервые, в кресле парикмахера.

— У меня ведь фонарик! — спохватился он.

Щелкнул кнопкой. Моментально отыскались и головные уборы, и карабин, аккуратно прислоненный к пустому снарядному ящику. А тут и луна выглянула.

Шацкая провела рукой по засеребрившемуся ежику волос, поспешно надела фуражку.

— Никак не привыкну к этому ужасу. Видели бы меня петроградские знакомые…

— Не так это ужасно. Вы похожи на мальчика.

Луна снова скрылась. Остался только голос, да еще чуть мерцали глаза, смотревшие на Алексея снизу вверх.

— Значит, на роду написано. Папа не хотел девочку, мечтал о третьем сыне. У нас уже несколько поколений подряд три сына и никаких дочерей. Старший идет в морскую службу, средний в кавалерию, младший в пехоту. Так всё в конце концов и вышло. Я угодила в пехоту. И получился из меня мальчик.

— Нет, — быстро сказал Романов то, что невозможно было бы произнести при свете. — Мальчик из вас не получился. Совсем не получился. Как вас зовут?

— Саша. Видите, даже имя не совсем женское…

У нее сорвался голос, она замолчала. Он тоже молчал. Теперь и вовсе ничего не осталось — только ночь, только учащенное дыхание.

Господи, думал Романов, никогда и нигде такого еще не бывало, ни в каких романах, это просто не с чем сравнить. И не надо сравнивать.

— Сумасшествие закончится, — хрипло сказал он. — Обязательно закончится. И тогда…

— Что «тогда»? Почему вы не договорили? Что «тогда»?

Он не договорил, потому что снова засочился слабый свет, блеснул на дуле карабина, обрисовал верхний полукруг кокарды на ее фуражке.

— Нет, ничего.

Саша продолжила за него:

— Закончится война, у меня отрастут волосы. Пускай не такие, как прежде, а хотя бы до ушей. Сейчас в Париже это модно. Мы с вами встретимся где-нибудь в Петергофе или в Павловске, и…

Свет померк, и теперь не закончила фразы Шацкая.

— Встретимся — и что? — спросил Алексей у темноты.

Темнота прошелестела:

— Ничего…

Они качнулись навстречу в один и тот же миг — и, несмотря на мрак, губы безошибочно встретились с губами.

Один Бог знает, как это вышло. Виновата была тьма, больше никто.