Ирина Глебова - Кровная добыча

– Это пропуск, я уже получал его для вас. Вас встретит прапорщик Павлов, будет сопровождать.

Епархиальная, где семье Викентия Павловича принадлежал небольшой уютный особняк, располагалась всего через улицу от Мироносицкой. Петрусенко шел не торопясь, думая о том, что Петр Иванович Шатилов живет сейчас один. Он это понял по многим приметам. Он знал жену профессора, как знали ее многие в городе: светская дама, красавица, дочь богатого фабриканта, обожаемая мужем. А вот уехала за границу и, похоже, возвращаться не собирается. Петр Иванович же наоборот: при любой власти готов делать свое дело – лечить людей. Не так ли и он сам? Ведь именно в такие смутные времена и в докторах, и в служителях закона особая нужда простым и беззащитным горожанам… Вот только с ним рядом его жена – первый и верный друг. Да, тяжело профессору…

Раньше Шатилову бывать в тюремных стенах не доводилось. Те улицы окраинных бедняцких районов, которые назывались попросту – трущобы, тоже не отличались приветливостью. И пьяные поножовщины, и воровские притоны – все там было. Но когда Петр Иванович ходил туда, чтоб оказать помощь больным, все знали – это доктор! Иногда, когда он возвращался от больного в позднее время, его просто охраняли. Вот как и сейчас: он пересекал тюремный двор рядом с прапорщиком, а чуть сзади шли два охранника с оружием. Петр Иванович испытывал неловкость, ему очень хотелось сказать: «Ну зачем же…» Ведь это же тюрьма, люди и так угнетены, круглосуточно под охраной. Достаточно и одного прапорщика-проводника. Обстановка ведь совсем мирная – люди убирают двор, с лопатами, метлами, тачками. Ну да, они одеты в черную арестантскую форму, но и только. Обычные мужчины…

Так профессор думал до того момента, пока случайно не встретился взглядом с одним из уборщиков. Тот, мимо которого он проходил, разравнивал груду битого кирпича, на секунду задержал движение руки с лопатой, глянул и мгновенно отвел глаза. Но Шатилов вздрогнул, словно его кипятком прожгло. И оглянулся непроизвольно: где там охранники? Они были рядом. Думая об этом мимолетном взгляде – тяжелом и злобном – совершенно незнакомого человека, Петр Иванович не замечал, что чуть дальше, впереди, стоит другой заключенный, смотрит на него с узнаванием и удивлением. Когда Шатилов почти дошел до здания тюремной больницы, этот заключенный окликнул:

– Господин Шатилов, профессор!

Сделал было шаг навстречу, но остановился, подчиняясь предостерегающему жесту прапорщика. Шатилов пригляделся.

– Это мой бывший студент, – сказал. – Если можно, пусть подойдет.

Прапорщик Павлов кивнул охранникам, те стали рядом с приблизившимся заключенным.

– Я узнал вас, господин…

– Смирнов! Степан Смирнов, – быстро подсказал молодой человек.

– Да, – после паузы согласился Шатилов. – Господин Смирнов. – Он хорошо помнил настоящую фамилию этого студента, но нетрудно было догадаться, что тот ее скрывает. – Не ожидал встретить вас здесь.

– Обстоятельства, увы, подвели меня, – ответил тот даже как будто весело. Но продолжил уже серьезно: – Я понимаю, вы здесь по своему профессиональному долгу… Может, замолвите слово обо мне? Я ведь все-таки медик, здесь буду более полезен, – кивнул на больницу, – чем землекопом.

– Ничего не обещаю, – сухо ответил профессор. – А там посмотрим…

Ему неожиданно пришла в голову одна мысль.

– Заранее благодарен! – крикнул ему во след Смирнов.

Тюремная лечебница не вызвала у Шатилова гнетущего впечатления. Ему приходилось видеть больных в более тяжелых условиях – переполненные холерные бараки, забитые большими семьями темные и душные комнаты в бедняцких кварталах города… Здесь все-таки у каждого была койка, персонал следил за чистотой и белья, и помещения. Правда, не было доктора, только фельдшер и вместо братьев милосердия одетые в белые халаты надзиратели. Но все же…

Иван Христоненко обрадовался профессору, которого он знал немного и лично, а больше – по рассказам. Взял присевшего на койку Шатилова за руку, попросил:

– Петр Иванович, вы только правду мне скажите. Долго мне еще мучиться? – Старался казаться мужественным, но не выдержал, крепко сжал пальцы доктора, выдохнул: – Жить так хочется!

У него было совсем еще мальчишеское лицо, бледное, с прилипшими ко лбу прядями русых волос. Шатилов видел, что лихорадка не оставляет его: глаза блестели, губы потрескались. И профессор ответил откровенно:

– Иван Павлович… Мальчик мой! Если бы я мог отправить тебя в хороший санаторий, в Швейцарские Альпы, или даже в Ялту, в санаторий в память императора Александра Третьего! Ты бы поправился. Во всяком случае, прожил бы еще годы, а может, и совсем выздоровел. Но здесь… Пропадешь. Но мы, вместе с господином Петрусенко, будем хлопотать о снисхождении к тебе. Ты сильно болен.