Александр Арсаньев - Иерусалимский ковчег

— Ну, не зря же вы, Яков Андреевич, здесь околачиваетесь, — раздраженно сказал Ксешинский. — А это еще кто? — он указал пальцем в сторону Кинрю и Заречного.

— А это мои друзья, — объяснил я Станиславу.

— Где Матвей? — вновь поинтересовался он.

— В аду, вероятно, — жестко ответил я. И даже при свете фонаря стало заметно, как побледнело его лицо и нервно заходили желваки на скулах.

— Это правда? — дрожащим голосом спросил Ксешинский. — Так, значит, он его все-таки настиг, — пробормотал еле слышно Станислав.

— Кто он? — насторожился я, предчувствуя, что дело, наконец, двинулось с мертвой точки.

— Это не имеет значения. — Ксешинский снова попробовал встать, но Кинрю придержал его за плечо.

— Еще как имеет, — проговорил он негромко.

— Так вы его разыскиваете? — в глазах у Станислава блеснула догадка.

— Мы ищем человека, по настоянию которого Матвей Воротников из господина Строганова деньги вытягивал, — ответил я.

— Я так и знал, — сказал Ксешинский, изобразив из себя провидца, — что это все добром не кончится.

— Ты нам о нем расскажешь?

— С какой это стати? — спросил Ксешинский язвительно. — Мне бы самому отсюда ноги унести поскорее, — добавил он. Кинрю угрожающее стиснул его плечо. — Но-но, полегче! — взвизгнул Станислав. Я поднял руки, предостерегая японца от слишком поспешных действий.

— Я заплачу, — сказал я Ксешинскому. — Сколько ты хочешь?

— Тыщу!

— А сведения того стоят? — поинтересовался я, взглянув на часы в простенке. Пора уже было поторапливаться, светало.

Станислав пожал плечами и водрузил поверх шевелюры свой блестящий цилиндр.

— Не знаю, — сказал он задумчиво. — Решать-то все равно вам!

— А, ладно, — махнул я рукою и снова достал бумажник, из которого в руки мошенника перекочевали ассигнации. — Рассказывай!

— У Матвея были какие-то дела с человеком, которого он называл Созоном, — начал Ксешинский. — Матвей его смертельно боялся, — Станислав при этих словах поежился. — Я видел его однажды, — продолжил он. — У него был очень колючий взгляд, и табачищем от него за версту разило.

— И одет он был во все черное, — добавил я. Пока все, услышанное мною, совпадало с тем, что было уже известно.

— Вот именно, — закивал Станислав. — Я застал его у Матвея в Петербурге, случайно. По-моему, он состоит в чиновниках и принадлежит к какому-то могущественному тайному обществу.

При этих словах мне стало как-то не по себе. Конечно, убийца принадлежал к могущественному обществу, и этим обществом, которое он попирал ногами, и был наш Орден.

Теперь, опираясь на рассказ Ксешинского, я мог бы попросить у Ивана Сергеевича списки членов ложи, наверняка среди них нашелся бы и не один Созон. Но я полагал, что Кутузов, скорее всего, на это, не пойдет и предпочтет, чтобы я обходился своими силами, лишь бы по-прежнему все оставалось в тайне. К тому же, я не был твердо уверен, что это настоящее имя убийцы.

— Откуда ты это взял? — спросил я Станислава.

— По-моему, — заключил Ксешинский, — он чувствует свою полную безнаказанность.

Что же? На это мне нечего было возразить.

— И это все что, ты нам можешь сказать?

— И за это, мошенник, ты тысячу рублей запросил? — взорвался Заречный.

— Могу еще кое-что добавить, — лукаво заулыбался Станислав.

— И что же?

— Однажды у него галстук чуть развязался — это мне Матвей рассказал — и он на шее у него увидел красный след от петли. Похоже, что его однажды уже хотели повесить, — Станислав мне подмигнул.

Вот это уже казалось странным и выбивало меня из колеи. Неужто и в Ордене «Золотого Скипетра» появился висельник?!

А я-то виселицу с часов Виталия на счет Воротникова отнес, подумал, что он таким образом мошенника обозначил. А, оказывается, оно иначе выходит.

— А сам я, — продолжил Ксешинский, — видел его однажды в обществе одной очаровательной дамы. С первого взгляда заметно — аристократка. Богата несметно, в бархате вся и в кружевах, брильянтами так и сверкает! Прогуливались они по Английской набережной, — добавил он.

— А звал он ее как, не расслышал? — спросил я в надежде.

— Расслышал, — сказал Станислав. — Лидией Львовной.

— И что, хороша? — поинтересовался я. — Блондинка или брюнетка?

— Не то слово как хороша, — мечтательно произнес Ксешинский. — Блондинка, — добавил он. — Белокурый ангел!

Вот это уже что-то да значило. Если это женщина светская, то не так уж и трудно ее будет вычислить!

На этом мы расстались с Ксешинским, которого я велел отпустить своему золотому дракону.