Эллис Питерс - Эйтонский отшельник

— Вот оно как! — вымолвил Хью, глядя на своего друга без особого удивления. — Что ж, вполне разумно. Кто осудит его за то, что он скрылся? Ведь он меня не знает, а у меня не было тогда других подозреваемых в убийстве Дрого Босье. Теперь же ему и не в чем оправдываться, все и так ясно. Я вовсе не собираюсь его арестовывать и снимаю с него обвинение. А на барона из Нортгемптоншира я работать не намерен, у меня своих забот по горло. Приведи Гиацинта ко мне, он может пролить свет на кое-какие события, подробности которых нам неизвестны.

Кадфаэль уже думал об этом, припоминая, сколь мало Гиацинт рассказал о своем недавнем хозяине. В сторожке Эйлмунда, в кругу друзей он без утайки поведал о своих странствиях и бедствиях, однако всячески воздерживался говорить дурное о Кутреде. Но теперь, когда Кутред мертв и практически изобличен как убийца, Гиацинт, возможно, будет более откровенным, хотя наверняка он почти ничего не знает о его прошлом и тем более о недавнем убийстве.

— И где же он? — спросил Хью. — Небось, где-нибудь рядом. Ведь это он убедил Ричарда, что тому нечего бояться обряда бракосочетания. Кому, как не Гиацинту было знать, что Кутред самозванец?

— Он совсем рядом, в сторожке Эйлмунда, причем с обоюдного согласия лесничего и его дочери. Я как раз собираюсь проведать Эйлмунда. Может, мне следует привезти с собой Гиацинта?

— Нет, лучше я поеду с тобой, ибо не стоит ему появляться на людях, покуда я официальным порядком не отменил его розыск и не объявил, что все обвинения с него сняты и что он может прийти в город и наняться на работу, как всякий свободный человек.

Войдя на конюшенный двор, куда он направился, дабы оседлать свою лошадь, Кадфаэль увидел великолепного гнедого жеребца с белой звездочкой на лбу. Конь стоял под любящими руками своего хозяина, словно отливающая медью статуя, довольный тем, что немного размял ноги. Рейф из Ковентри повернул голову и улыбнулся Кадфаэлю краешком рта. Кадфаэль был хорошо знаком с этой его странной улыбкой.

— Опять в дорогу, брат? — спросил Рейф. — Похоже, и без того день у тебя выдался нелегкий.

— Не только у меня, — заметил Кадфаэль, прилаживая седло. — Однако хочется надеяться, что худшее уже позади. А что у вас? Как ваши дела?

— Спасибо, хорошо. Даже отлично! Завтра после заутрени я уезжаю, — сказал Рейф, повернувшись к Кадфаэлю лицом, но как всегда сдержанно. — Я уже известил брата Дэниса о своем отъезде.

Несколько минут Кадфаэль молча продолжал заниматься своей лошадью, ибо молчание в разговоре с Рейфом из Ковентри было вполне уместным.

— Если завтра вам предстоит длинная дорога, я думаю, вам может еще до отъезда понадобиться моя помощь, — вымолвил Кадфаэль. — Он пролил кровь, — внезапно сказал монах. Однако видя, что Рейф медлит с ответом, добавил: — Помимо прочего, в мои обязанности входит лечить недуги и раны. Для этого мне не нужно ничего объяснять.

— Я поранился не сегодня, — заметил Рейф, улыбнувшись, но уже не так, как прежде.

— Как угодно. В случае чего, я у себя. Если понадоблюсь, приходите. Не стоит пренебрегать раной, с этим шутки плохи.

Кадфаэль подтянул подпругу и взял лошадь за повод. Та пошла немного боком, радуясь движению.

— Благодарю, я учту, — сказал Рейф. — Но это не задержит меня тут, — вымолвил он вполне дружелюбно, однако в голосе его чувствовалось грозное предупреждение.

— Разве я вас задерживаю? — возразил Кадфаэль, вскочил в седло и направил свою лошадь на большой двор.

— Я никогда еще не говорил всей правды, — признался Гиацинт, сидя у очага в сторожке Эйлмунда. Медный отсвет пламени играл на его лбу и щеках. — Даже Аннет. О себе-то я рассказал все, даже самое плохое, но не о Кутреде. Я знал, что он был мошенником и бродягой, таким же как я. Но ничего худшего о нем я не знал, поэтому и помалкивал. Один скрывающийся мошенник не выдаст другого. Но вы говорите, что он убийца. Более того, сам убит!

— И ему уже ничем не повредить, — глубокомысленно заметил Хью. — По крайней мере, на этом свете. Мне нужно знать все. Где вы с ним сошлись?

— В Нортгемтонском монастыре. Я уже рассказывал Эйлмунду и Аннет, но дело обстояло не совсем так. Кутред тогда не носил одежду пилигрима, у него был темный камзол и плащ с капюшоном. Он носил меч, однако старался не держать его на виду. Разговорились мы, я думаю, совершенно случайно, а может, мне это лишь показалось. Я удивился тогда, как это он догадался, что я скрываюсь от кого-то. Да и сам он не делал секрета, что тоже скрывается. Вот он и предложил действовать вместе, мол, так безопаснее. Тем более, что обоим нам надо было на северо-запад. А насчет пилигрима, это Кутред придумал. Сами видели, и лицо, и осанка у него подходящие. Одежду для него я украл в монастыре, за перламутровой раковинкой тоже дело не стало, а вот медаль святого Джеймса у Кутреда была своя. Кто знает, может, он имел на нее все права? К тому времени, когда мы добрались до Билдваса, Кутред уже вошел в роль, да и волосы с бородой у него отросли. Так что перед леди Дионисией он предстал во всей красе. И она не знала за ним ничего худшего, чем то, что он согласился сослужить ей службу. Он сказал ей, что он священник, и она поверила. Я-то знал, что Кутред никакой не священник, он и сам говорил это, когда мы были вдвоем, и смеялся над старой леди. А уж зубы заговаривать он был мастер. Леди Дионисия поселила его в скиту рядом с монастырским лесом, чтобы Кутред пакостил там назло аббату. Все эти пакости я взял на себя, Кутред и не знал ничего, но я говорил старой леди, что это все он. Он не выдавал меня, а я его.