Эллис Питерс - Исповедь монаха

Для Перронета это был дерзкий вызов судьбы, пославшей ему серьезного соперника в тот момент, когда цель, казалось, уже у него в руках, и он собрал в комок всю свою гордость и решимость, все силы, чтобы отвоевать желанную награду. Для Сенреда это означало полный крах дорогих сердцу семейных воспоминаний: отец теперь выглядел жалким, а то и вовсе безмозглым, стариком, позволившим обвести себя вокруг пальца, сестра оказалась самозванкой. Для Эммы, сидевшей в углу тише воды, ниже травы, это была двойная боль: обида за мужа и щемящая жалость к нему соединялись с горечью утраты — ведь у них отняли девочку, которую она любила, как родную дочь.

— Выходит, она вовсе не сестра мне, — мрачно вымолвил Сенред, говоря не столько с другими, сколько с самим собой, и затем, словно очнувшись, повторил с гневом так, чтобы все слышали: — Она мне не сестра!

— Нет, — сказала Аделаис. — Но до последнего дня она и сама этого не знала. Не вымещай на ней свою обиду, она ни в чем не виновата.

— Она мне даже не родня. Я ничего ей не должен, ни приданого, ни земли. Она тут ни на что не имеет прав. — Не мстительная злоба, а горечь и боль звучали в его словах, словно он с кровью вырывал из сердца давнюю привязанность.

— Верно, не имеет. Но она одной крови со мной, — сказала Аделаис. — Земли ее матери отошли к Полсворту, когда она удалилась в монастырь, но Элисенда моя внучка и наследница. Те земли, что сейчас принадлежат мне со временем перейдут к ней. Без гроша она не останется. — Аделаис взглянула на Перронета и ободряюще улыбнулась. Пусть влюбленные не воображают, что их путь устлан розами только потому, что невеста оказалась бесприданницей и у других претендентов на ее руку пылу явно поубавится.

— Мадам, вы превратно истолковали мои слова, — сказал Сенред, с трудом сохраняя привычную почтительность. — Она выросла в этом доме, она по сей день считает его своим домом. И как может быть иначе? Это нас взяли и отрубили ни с того ни сего, выбросили, как отрезанный ломоть. Отец и мать у нее оба в монастыре, так? Вы — но разве вы когда-нибудь заботились о ней, наставляли ее?.. Родня она нам или нет, а дом ее здесь, в Вайверсе.

— Но помехи больше нет! — издал ликующий вопль Росселин. — Я могу свататься, я по закону могу просить ее руки, никаких преград не существует. Мы чисты, мы можем открыто любить друг друга, никаких запретов! Я сейчас же поеду за ней. Поеду и привезу ее. Она вернется, вот увидите! Я знал, — захлебывался он счастьем, и его синие глаза победно сверкали, — я всегда знал, что в нашей любви нет ничего дурного, ничего, ничего! Это вы без конца внушали мне, что я совершаю тяжкий грех! Сэр, позвольте мне поехать и привезти ее домой!

Тут уж не выдержал Перронет: он злобно втянул в себя воздух — словно зашипела вспыхнувшая серная спичка — и в два шага оказался перед расходившимся мальчишкой.

— Больно ты прыткий, дружок! Заруби себе на носу, что прав у тебя не больше, чем у меня. Я сватался и сватаюсь к ней, и отказываться не собираюсь, так и знай!

— Да сватайся себе на здоровье! — Росселин был слишком опьянен радостью, чтобы обижаться или поступать невеликодушно. — Я же не против. Каждый имеет право на это, но только теперь мы на равных, ты и я, и кто угодно еще. А там посмотрим, что скажет Элисенда. — Но сам-то он нисколько не сомневался в ее ответе, и эта его самодовольная уверенность была для Перронета худшим оскорблением. Рука Перронета потянулась к кинжалу на поясе, с его губ готовы были сорваться злые слова, но тут Одемар вновь стукнул кулаком по столу и так рявкнул, что оба сразу притихли.

— Угомонитесь все! Кто здесь старший? Я или, может, кто другой? Начнем с того, что родня у девушки имеется — она племянница мне. Если у кого здесь и есть право распоряжаться ее судьбой и нести за нее ответственность — я не говорю о тех, кто давным-давно предпочел переложить и то, и другое на чужие плечи, — так это у меня, и я говорю, что раз Сенред сам этого хочет, она будет жить здесь под его опекой и он сохранит по отношению к ней все права, какими он обладал все эти годы в качестве ее ближайшего родственника. А что касается ее замужества, то мы — я и Сенред — вместе позаботимся о ее благе, но принуждать ее ни к чему не станем. А пока пусть Элисенда побудет одна, как она того желает. Она просила дать ей время поразмыслить на покое, и мы дадим ей время. Как только она будет готова возвратиться домой, я сам поеду и привезу ее.

— Вот и славно! — Сенред с облегчением вздохнул. — Теперь я доволен. О большем я и просить не мог.