Эллис Питерс - Смерть на земле горшечника

— От этого спастись нельзя, — задумчиво сказал аббат Радульфус. — Он защищает кого-то другого. Человека, ему дорогого, близкого. Он заботится о своем роде, о чести своей семьи. Может быть, о брате?

— Нет, — возразил Хью. — Юдо — единственный, на кого не пало подозрение, даже легкая тень его, после того, что произошло на Земле Горшечника. Он — счастливый семейный человек, единственная его забота — это семья и больная мать. Жена у него превосходная, они ожидают рождения наследника. Он всецело занят своим хозяйством, домом, фруктовым садом. В противоположность более сложным натурам, его не гнетут темные тайны. Нет, мы можем оставить Юдо в покое.

— Двое человек, — медленно произнес Кадфаэль, — покинули Лонгнер после исчезновения Дженерис. Один ушел в монастырь, другой отправился на войну.

— Его отец! — произнес аббат Радульфус и погрузился в размышления. Наконец он констатировал: — Человек безупречной репутации, сражавшийся в арьергарде королевского войска в битве при Уилтоне и геройски погибший. Я охотно верю, что Сулиен предпочел бы отдать жизнь, нежели быть свидетелем, как будет запятнана память об его отце. Во имя своей матери, брата, будущих сыновей брата, во имя доброго имени своего отца. Но, разумеется, мы должны разоблачить ложь. Что же нам предпринять?

Кадфаэль думал о том же с тех пор, как ловушки, расставленные Хью, заставили заговорить упрямого молчальника, да еще так красноречиво. Этим с определенностью подтверждалось то, что давно скрывалось в уголке сознания Кадфаэля. Сулиен знал нечто, давившее на него, как вина, хотя в действительности виновным он не был. Он знал только то, что видел своими глазами. Но многое ли он видел? Ведь не саму смерть. А может быть, ему открылась каждая подробность и он выставил смерть в доказательство собственной вины? Мальчик, мучительно переживающий первую пылкую любовь, охваченный горем и яростью, затем отстраненный — потому что Дженерис заботилась о нем и не хотела, чтобы он обжегся на ее огне сильнее, чем было ему по силам вынести, или потому что другой занял его место, непреодолимо затянутый в ту же самую топку. Леди Доната в течение нескольких лет отчетливо осознавала, что смертельно больна, а Юдо Блаунт-старший был вынужден, находясь в расцвете лет, хранить верность жене и быть целомудренным, как монах. Двое голодающих людей наконец насытились. Измученный мальчик шпионил за ними, возможно, ему это удалось всего один раз, а может, и несколько, но и одного раза было достаточно, чтобы пропитать его страдания ревностью к сопернику, которого он был не в силах ненавидеть, потому что обожал его.

Это было понятно. Это было возможно. Как же удавалось скрывать отцу с сыном пагубное для обоих наваждение? А другие обитатели дома — предугадывали ли они опасность? Да, это было вполне возможно.

— Я считаю, — сказал Кадфаэль, — что, с вашего позволения, отец мой, я должен отправиться в Лонгнер.

— В этом нет надобности, — рассеянно заметил Хью. — С вашей стороны было бы жестоко заставлять мать всю ночь ждать весточки от сына. Поэтому я послал к ней своего вестового.

— Только сообщить, что ее сын остался здесь на ночь? Большой ошибкой, Хью, было бы сказать некую безобидную полуправду, чтобы мать осталась в неведении, — убежденно сказал Кадфаэль. — Подумать только, подобные глупости делаются из сострадания! Мы якобы не должны допустить, чтобы она услыхала хотя бы одно слово! Должны отвести от нее беду! Иначе это отнимет у нее мужество и силы, превратит чуть ли не в тень, так же как болезнь обглодала ее тело. Если б домашние понимали и уважали ее по-настоящему, она могла бы взять на себя половину их бремени. Если она не побоялась этого монстра — страшной болезни, — которого так долго терпит, то нет ничего, чего бы она могла испугаться. Вполне естественно, — с грустью продолжал Кадфаэль, — что сын хочет чувствовать себя щитом для своей матери, но он не сослужил ей службу. По дороге сюда я сказал ему об этом. Она могла бы осуществить собственные желания и цели и в то же время защитить его, независимо от того, понимает он это или нет. Лучше, конечно, чтобы он никогда этого не понял.

— Так ты считаешь, — сказал аббат Радульфус, внимательно глядя на Кадфаэля, — что ей следует все рассказать?

— По-моему, ей надо было бы уже давно все рассказать. И даже теперь еще не поздно. Но я не могу взять это на себя или позволить в моем присутствии сделать это кому-то другому. Дело в том, что, когда мы прибыли сюда, я слишком поспешно пообещал Сулиену, что прослежу за тем, чтобы правда была от нее сокрыта. Ну что ж, если вам угодно отложить мою поездку, пусть будет так. В самом деле, сейчас слишком поздно их беспокоить. Но, отец мой, с вашего позволения я поеду туда завтра рано утром.