Дж. Джонс - Пустое зеркало

— Мы убедились, что способ умерщвления этой девушки точно такой же, как и всех остальных. Это означает, что ваш приятель-художник либо убил их всех, либо невиновен.

— В данном случае давайте говорить о Климте как о моем клиенте, а не приятеле, — сказал Вертен. — И я по-прежнему сильно сомневаюсь, что он убийца.

— Ну что ж, будем исходить в расследовании из этого. Вы сказали, что у него в Оттакринге любовница?

Вертен кивнул.

— Давайте пройдемся еще. — Гросс улыбнулся. — Думаю, после обеда нам это не вредно. Пусть желудок делает свою работу, а мозг свою. Так вот, после всего увиденного у вас есть еще какая-нибудь версия, кроме маньяка-безумца?

— Сцеживание крови, — вдруг вспомнил Вертен. — Это уже где-то было.

Гросс метнул на него взгляд.

— Так-так…

— Кажется, вы расследовали подобный случай в Пёльнау.

Гросс одобрительно хмыкнул.

— Удивительно, Вертен, что вы помните мои дела.

— Кое-что, конечно, помню, но о тех убийствах много писали газеты. Так что дело это у вас было не из рядовых.

— Вы помните детали?

— Случилось это в Богемии, у деревни Пёльнау. Жертв было две… или три. Убийца их вначале задушил, а затем выпустил всю кровь. Кое-кто в полиции сразу счел эти убийства ритуальными. Если я правильно помню, первое время вы тоже склонялись к этой версии.

Гросс невозмутимо пожал плечами:

— Служебный долг предписывает следователю учитывать все факты, даже неприятные.

— Тогда речь шла о еврейских ритуальных убийствах, — уточнил Вертен.

— Я не антисемит — надеюсь, вы не сомневаетесь. В конце концов, доказательством этого является наша дружба.

— Ну, что касается меня, то я крещен и давно ассимилирован. Помню, вы говорили, что моя фамилия звучит абсолютно по-немецки, а наружность никак не выдает происхождения.

— Да, черт возьми, говорил, — бросил Гросс.

— Кстати, о внешности, — продолжил адвокат. — Неужели каждый еврей обязательно должен походить на сгорбленного алчного ростовщика, персонажа многочисленных карикатур? Нас, Вертенов, например, вряд ли кто выделит в толпе австрийцев.

Он хорошо помнил старания отца сделать из него аристократа. Что означало бесконечные занятия верховой ездой, фехтованием и стрельбой. А весной и осенью, в ущерб занятиям, приходилось на неделю выезжать на охоту. Так молодой Вертен против своей воли окреп телом, стал метким стрелком, искусным наездником и фехтовальщиком, хотя его всегда тянуло к книгам.

— Фамилию Вертен нам выбрал дедушка. Ее носил хозяин, у которого он тогда работал. Уже много десятилетий среди Вертенов нет ни одного иудея. Лишь одни добрые протестанты.

Некоторое время они шли молча, наблюдая за проделками длинношерстной таксы, которая сорвалась с поводка и бегала вокруг своей хозяйки, беспорядочно размахивающей зонтиком.

Привычка подшучивать друг над другом сохранилась у Вертена и Гросса со времен их длительного сотрудничества в Граце. Они сблизились после одного процесса. Вертен тогда проиграл дело, а обвинителем на процессе, и по совместительству следователем, был Гросс. Вертен нашел криминалиста после судебного заседания, чтобы высказать восхищение его работой и попросить поделиться опытом. Польщенный Гросс взял Вертена под свое крыло. Молодой адвокат стал постоянным гостем в его уютном доме в центре Граца, которым умело управляла фрау Адель Гросс.

Так получилось, что Вертен в этой семье оказался как бы посредником между поколениями. Он быстро сблизился с их сыном Отто, который был на тринадцать лет младше его. В свою очередь, Ганс Гросс был на семнадцать лет старше Вертена. Молодому адвокату удалось завоевать доверие Отто и помочь преодолеть сложности, всегда возникающие в трудном подростковом возрасте.

Гросс был благодарен Вертену. У него с сыном отношения не сложились. Когда речь шла о психологии преступников, тут он был мудрец. А вот понять собственного сына оказался не в состоянии. Ганс Гросс был слишком консервативен и пытался воспитывать Отто так, как воспитывал его отец, а отца дед. Он отказывался понимать, что времена изменились и сейчас молодежь пошла другая. Появились юноши крайне впечатлительные, подверженные неврастении. Вертену же это было хорошо знакомо. К сожалению, таким же был и его младший брат Макс. Он закончил свою жизнь типично по-австрийски: застрелился на могиле своего кумира, драматурга Грильпарцера. [10] Франц Грильпарцер (1791–1872) — выдающийся драматург-романтик, из еврейской семьи, дружил с Гейне и Бетховеном. Вертен приложил все усилия, чтобы судьба брата миновала Отто. Теперь он был рад узнать, что младший Гросс уже на последнем курсе медицинского института.