Нэнси Бильо - Крест и корона

Дрожащими руками я открыла книгу. Наскоро пролистав, поняла, что это сочинение повествует о ранней истории Англии. Еще в I веке от Рождества Христова кельтский правитель Каратак боролся с римским императором Клавдием, который завоевал наш остров. Далее рассказывалось о владычестве римлян, закате цезарей и их уходе из Англии, после чего описывались саксонское вторжение и борьба с датчанами-викингами. Книга показалась мне весьма незатейливой. Я пролистала ее до последней главы, посвященной королю Этельстану.

«После смерти Этельверда в 925 году наследовал ему Этельстан, его единокровный брат, хотя и рожденный наложницей. Многие королевства противостояли Этельстану. Не дремали и датчане. Они послали корабли, чтобы снова захватить Йорк, и организовали заговор, собираясь двинуться на юг. Они разорили множество деревень и повсюду, по своему обыкновению, творили ужасные жестокости. Не только датчане, но и скотты хотели захватить наши земли.

В первый год саксы не были довольны своим новым королем. Говорили, будто бы младший брат Этельстана, Эдвин, вместе со знатью строит против него коварные замыслы. Эдвин был схвачен, но поклялся перед священнослужителями в своей невиновности. Однако Этельстан не поверил брату: он посадил Эдвина в лодку без паруса, не дав ему ни еды, ни воды, и отправил в открытое море. Больше той лодки никто не видел».

Я содрогнулась, представив себе, что чувствовал молодой изгнанник. Одинокий, испуганный, он умирал в лодке от голода и жажды. Этот король Этельстан был на редкость жестоким. Я продолжила чтение:

«Этельстан впоследствии раскаялся в убийстве брата. Он был могущественным властителем, безжалостным к врагам, но во всем остальном — человеком богобоязненным и добродетельным. Каждый день он троекратно выслушивал мессу. Этельстан основал множество монастырей и во всем христианском мире был известен как собиратель святых мощей».

— Вы любите читать, сестра?

Я вскрикнула от неожиданности и выронила книгу, она со стуком упала на пол.

В нескольких дюймах от меня стоял брат Ричард. Я так увлеклась чтением, что не заметила, как он появился.

— Я вас напугал? — спросил молодой человек.

— Да. — Голос мой дрожал. «Надо успокоиться, а то брат Ричард заподозрит неладное».

— Я рад, что здесь такая превосходная библиотека, хотя и маленькая. Ее собирали почти два века, — сказал он покровительственным тоном.

— Да, брат. — Мне удалось взять себя в руки. Я нагнулась и подняла книгу.

— Позвольте поинтересоваться, что вы читаете?

Я показала ему.

— Да, о тех временах мало что известно, — сказал брат Ричард, перелистав несколько страниц. — Римляне… кельты… саксы… Альфред Великий. — Он помедлил. — И его внук король Этельстан.

Брат Ричард закрыл книгу, но не вернул ее мне.

— А у вас необычные интересы, сестра Джоанна.

Я чуть поклонилась и с колотящимся сердцем, чувствуя, как его глаза сверлят мне спину, вышла из библиотеки.

Я поспешила присоединиться к своим подругам-послушницам, которые уже вовсю трудились в гобеленной. Сестра Кристина и сестра Винифред прекратили работу, когда я второпях опустилась на свое место за большим ткацким станком. Второго такого станка не было ни в одном английском монастыре; большинство гобеленов изготавливали в Брюсселе. В начале века дальновидная настоятельница Дартфорда приобрела этот станок и подготовила для него специальное помещение: с большими окнами, через которые проникало больше света, чем в любой другой комнате. Чтобы изготовить один гобелен длиной в пять футов, три ткачихи должны были, сидя бок о бок, работать здесь целый год.

Я оглядела других послушниц. Они все были такие разные. Сестра Кристина — высокая, костлявая, с пронзительным взглядом. Благочестие ее не знало границ. Несмотря на устрашающую наружность, душу сестра Кристина имела нежную. И умела замечать то, чего не видели другие. Сестра Винифред ростом была гораздо меньше нас с сестрой Кристиной. Она выглядела еще совсем ребенком: большие светлые глаза на личике, по форме напоминающем сердечко. Пожилые монахини нередко баловали ее. Но я видела, что сестра Винифред не боится трудной работы. Кроме того, она была девушкой решительной, чего никогда не следовало сбрасывать со счетов.

В тот день сестра Кристина посмотрела на меня весьма холодно: она, казалось, никак не может простить мои прегрешения против Дартфорда. А вот сестра Винифред улыбнулась мне. Вероятно, на ее дружбу я еще могла надеяться.