Нэнси Бильо - Крест и корона

— Вас не наказали за то, что позволили мне смотреть в окно? — спросила я.

— Нет, госпожа. Леди Кингстон волновало только то, что они с мужем приглашены в собор Святого Павла. Она боялась, что сэра Уильяма надолго задержат по делам службы и они не успеют.

— Чем же вы тогда так обеспокоены?

— Не могу вам сказать, госпожа, — покачала она головой.

— Прошу вас, Бесс.

Служанка бросила взгляд через плечо на дверь, потом подошла ко мне вплотную и зашептала на ухо:

— Я слышала, чт о сэр Уильям говорил моей хозяйке перед уходом в собор Святого Павла. Герцог Норфолк сказал ему, что, мол, королю до зарезу необходимы доказательства измены — вашей и вашего отца. Дескать, получив ваше признание, можно будет сокрушить все семейство Стаффордов, и тогда уже никто не будет угрожать короне. И если им удастся сломать вас… — Бесс замолчала.

— Продолжайте.

— Тогда герцог и сэр Уильям получат немалое вознаграждение. Король отблагодарит их и вознаградит землями.

Голоса хора в финале «Te Deum» стали выше, пронзительнее, воздавая на латыни смиреннейшую благодарность Господу. Музыка медленно смолкла.

— Спасибо, Бесс, — прошептала я. — Не бойтесь, я не скажу им ничего. Пожалуйста, унесите еду.

Она взяла поднос, и я увидела на щеке у служанки слезинку.

Я упала на соломенный матрас и отвернулась лицом к стене. Я не закрыла глаза, не шевельнула ни одним мускулом. Просто уставилась в каменную стену и смотрела, как блекнет на ней свет. Опустился вечер. Бифитеры Тауэра перекликались, передавая приказы по галереям и коридорам замка. Я услышала слово «костры».

Прошло какое-то время, и раздался пушечный выстрел в честь короля и королевы. Выстрел был очень громкий. В окно проник слабый едкий запах — то ли праздничных костров, то ли пороха. Но стены моей тюремной камеры ни разу не дрогнули. Тауэр был самой мощной крепостью в Англии, и его стены не сотрясались никогда.

Я не знала, что та кошмарная ночь в Бошам-Тауэре будет первой в череде многих. До самого утра, пока рассвет не рассеял черноту, страх сковывал меня. На следующий день я то просыпалась, то снова проваливалась в сон, но с постели почти не вставала. Я словно не замечала того, что дверь камеры периодически открывалась, входил бифитер и ставил поднос с едой, а спустя какое-то время уносил ее так и не тронутой. Я все время думала о монахах-картезианцах, о том, как они за свою веру умирают от голода в Ньюгейтской тюрьме. Разве я могла прикасаться к еде, пока они страдают? Да и зачем мне вообще жить? Меня будут допрашивать, издеваться надо мной, насмехаться над моими словами. Герцог Норфолк и другие негодяи станут делать это снова и снова, и так до тех пор, пока не наберут фактов, которые покажутся им достаточно основательными, чтобы покончить со мной, моим отцом и другими членами семейства Стаффордов.

Но на второе утро, когда дверь распахнулась и не Бесс, а какая-то другая женщина — старше и выше, с длинным лицом и темными волосами, почти полностью спрятанными под белым капюшоном, — опустила на пол деревянный поднос с едой, я все-таки поковыляла к нему. И, словно животное, набросилась на еду — затвердевший кусок сыра. Я стыдилась собственной слабости, но не могла подавить в себе желание жить, пусть даже короткий остаток моей жизни будет ужасен.

Поев, я упала на тюфяк и проспала несколько часов — на сей раз никакие сны меня не посещали.

Я проснулась, чувствуя себя физически окрепшей, но теперь меня мучил страх. Когда начнутся допросы? Не попытаются ли они сломать меня уже сегодня? Я молилась и ждала, прислушиваясь к шагам в коридоре. Но никто не появлялся, кроме бифитеров и слуг.

Так продолжалось день за днем. Утром приходила служанка в белом капюшоне. Впоследствии я узнала, что ее зовут Сюзанна. А во второй половине дня приносил обед один из двух бифитеров, работавших в Бошаме: Генри или Амброуз. Еда была почти протухшая, эль горчил. Ела и пила я очень мало.

Через неделю бифитер по имени Амброуз объяснил мне положение дел:

— Если хотите получать приличную кормежку, иметь в камере какую-нибудь мебель или топливо для камина — что угодно, то вы должны платить. Таковы правила.

Несколько секунд я сдерживалась, потом рассмеялась:

— Вы видите здесь монеты или драгоценности, сэр?

— У вас есть родные, — терпеливо объяснил он. — Я помогу переправить им письмо, можно все устроить. Родственники обычно платят.

Я решительно покачала головой: