Нэнси Бильо - Крест и корона

Затем я вышла в другое помещение, где выстраивались гости. Из большого зала доносилась веселая музыка. Более половины гостей надели монашеские одеяния. Я увидела трех епископов и даже кардинала в алой мантии.

У входа стоял слуга в герцогской ливрее Говардов, на которой красовался герб: длиннохвостый лев на золотом фоне. В руке слуга держал свиток. Выслушав, что сказал ему один из гостей, он пробежал список глазами, повернулся и выкрикнул в зал:

— Сэр Генри Лайл!

Я подалась назад. Вот так штука: здесь объявляют фамилии гостей. Как же нам быть? Я поискала глазами брата Эдмунда, но поначалу не смогла его обнаружить среди моря смеющихся монахов и братьев.

Я проталкивалась сквозь толпу гостей, кровь стучала у меня в висках. Наконец я его нашла. Он выделялся высоким ростом и худобой и в бенедиктинском хабите напоминал монахов из Мальмсбери. Дорожную шапку брат Эдмунд сменил на большую монашескую, которую надел на свои светлые волосы, чтобы скрыть тонзуру.

— Мы не можем назваться собственными именами, — прошептала я ему. — Но и выдуманными тоже — их не будет в списке.

Брат Эдмунд посмотрел в сторону входных дверей.

— Гобелен, скорее всего, висит там, — сказал он. — Может быть, нам хватит и пяти минут. Главное — войти.

Я лихорадочно обдумывала, как поступить, однако в голову мне ничего не приходило. Мы отошли в сторону, тогда как другие гости, напротив, продвигались вперед к слуге у входа. Скоро наши фигуры станут вызывать подозрение — почему это мы не входим в зал.

Мимо нас быстром шагом прошла невысокая монахиня. Ее каштановые волосы, выбиваясь из-под вуали, лежали на спине. Я узнала ее.

— Госпожа Говард? — окликнула я. Кажется, выход найден.

Она оглядела нас и зааплодировала:

— Эти костюмы великолепно вам подходят.

Я улыбнулась ей как можно теплее:

— Я знакома с вашим родственником Сурреем. Я, кстати, только что виделась с его сестрой, вдовствующей герцогиней Ричмонд. Но, понимаете, я хочу сделать ему сюрприз. Я бы предпочла, чтобы нас с моим спутником не объявляли. Это можно как-нибудь устроить?

Глаза девушки расширились.

— Все Говарды любят сюрпризы, — сказала она и задумалась на мгновение. — Идемте со мной!

Катрин Говард повела нас к узкому коридору.

— Видите двери? — спросила она. — Одна из них открывается прямо в большой зал.

— А как мы узнаем, которая именно? — спросил брат Эдмунд.

— Ищите резьбу на двери: лев на фоне плюща, — пояснила она.

— Что? — недоуменно переспросил он.

— Герб, — вставила я. — Это герб Говардов — золотой лев и плющ.

— Вы хорошо знаете нашу семью, — довольно улыбнулась Катрин. — В большинстве случаев плющ располагается впереди льва, но там спереди лев. Так я и узнаю эту дверь.

Она заговорщически подмигнула нам и растворилась в толпе.

Дверь мы нашли довольно быстро и присоединились к гостям в большом зале. Там было не меньше шестидесяти человек, и почти все они танцевали.

Я обшаривала глазами зал. Противоположную стену украшали гобелены. На одном из них, длинном, висевшем к нам ближе всех, был изображен великолепный сад, но я видела, что выткали его не руки дартфордских монахинь.

— Вероятно, это на другом конце, — предположила я.

Однако оказаться там было не так-то просто: по всему залу кружилось, кланялось и прыгало великое множество гостей. Все танцевали, кроме двух женщин постарше и слуг, обходивших присутствующих с подносами, на которых стояли бокалы с вином.

— Нам нужно пробраться туда, — сказал брат Эдмунд.

И тут из передней части зала донесся голос, призывающий к тишине. Между двумя громадными подсвечниками были возведены подмостки, посредине которых стоял крепко сложенный молодой человек лет двадцати в епископском одеянии, но без шапочки и маски. У него было гордое, красивое лицо и коротко подстриженные золотисто-рыжие волосы.

— Это и есть граф Суррей? — спросил брат Эдмунд.

— Да, — рассеянно кивнула я, погружаясь в воспоминания. — До чего же он похож на своего деда и моего дядюшку герцога Бекингема. Ну просто точная копия.

Между прочим, мой дядюшка тоже любил переезжать из одного своего дома в другой и организовывать пышные приемы. В этом была какая-то внутренняя справедливость: герцог Норфолк презирал жену и ее семью, но оба его любимых чада внешне были истинными Стаффордами.

— Благородные господа, прежде чем начнется представление, мы станцуем аллеманду! — прокричал молодой граф.