Нэнси Бильо - Крест и корона

В комнату вбежал брат Эдмунд. Он пощупал ее запястье, горло, потом поднял веки. Джеффри внимательно наблюдал за ним от двери.

— Мы должны отнести ее в лазарет, — сказал лекарь.

— Я вам помогу, — вызвался Джеффри.

Они оценивающе посмотрели друг на друга, потом брат Эдмунд кивнул:

— Спасибо, сэр.

Они вдвоем понесли сестру Елену, держась за противоположные концы длинного стола, на который ее положили. Зрелище это — вынос находящейся на грани смерти монахини по коридорам — было донельзя скорбное. Сестры вскрикивали, крестились при виде нас, а многие из них прошли в лазарет, чтобы быть рядом. Некоторые говорили, что обратили внимание на сестру Елену еще раньше: она ходила по монастырю, взволнованная, явно не в себе. Брат Эдмунд в конце концов вынужден был попросить всех соблюдать тишину, потому что разговоры отвлекали его. Из угла за всем этим с тревогой наблюдала сестра Винифред.

Мы договорились ночью по очереди дежурить при сестре Елене и сестре Винифред. Я должна была прийти в лазарет через два часа после полуночной молитвы.

— Молодые сильнее, они легче выносят недосып, — решила сестра Агата.

Я отправилась в трапезную на ужин и с удивлением увидела за столом для послушниц сестру Кристину.

— Маму отвезли домой, — объяснила моя подруга.

— Как она? — спросила я.

Сестра Кристина покачала головой:

— Чувствует себя совершенно потерянной. Она ведь тридцать лет прожила, целиком подчиняясь воле отца.

— А вы сами как? — Я положила руку ей на плечо, показавшееся мне необыкновенно твердым.

— За ответами на все вопросы я обращаюсь к Господу, — горячо сказала она. — Он должен наставить нас.

В конце ужина к нам бочком подсела сестра Агата:

— Верно ли, что из Лондона приехала целая депутация, чтобы поговорить с вашей матерью и мировым судьей?

Сестра Кристина неохотно кивнула:

— Да, когда до них дошло известие о смерти отца, приехали люди от двора, из королевского совета.

— Они не пытались взять ход расследования в свои руки? Правда ли, что произошла ссора?

— Я не следила за этим, поскольку была занята: молилась и утешала мать, которая находилась в плачевном состоянии, — резко ответила Кристина, и сестра Агата поспешила прочь.

По окончании последней службы мы с сестрой Кристиной поднялись по лестнице в спальню. Я собиралась лечь, не снимая хабита, и немного отдохнуть, чтобы потом по мере сил помочь брату Эдмунду.

Вытянувшись на постели поверх одеяла, я почувствовала, как что-то упирается мне в живот. Я стащила одеяло и увидела сложенный и запечатанный лист бумаги.

Я сломала печать, видя, как сестра Кристина в своем углу готовится ко сну. На вершине листа было нацарапано всего одно предложение: «Найдите гобелен Говардов». Подписи не было.

Я снова сложила бумагу и засунула ее под подушку, чувствуя, как забилось мое сердце. Должна ли я отдать эту записку судье Кэмпиону? Поначалу мне показалось, что это наилучшее решение, но потом я отвергла его. Если тот, кто ее написал, хотел, чтобы эта информация попала прямо к следователям, то зачем было подсовывать бумагу мне? Нет, видимо, у человека, оставившего эту записку, кто бы он ни был, имелись веские основания поступить именно так.

Чутье подсказывало мне, что автор этого послания — сестра Елена. Там говорилось о гобелене — это раз. Она пыталась заговорить со мной сегодня днем, но нас прервали, — это два. И наконец, другие сестры видели, как она, взволнованная, ходила по монастырю, — это три. Вероятно, сестра Елена раздобыла бумагу и перо, написала эту записку и подсунула ее мне в постель.

Не могу сказать, что я обрадовалась. Указание найти старый гобелен, предположительно сотканный в Дартфорде, не вызывало у меня энтузиазма. И что это за Говарды такие? Скорее всего, это фамилия семейства, купившего у монастыря гобелен. Ну и каким образом я могла проводить такие розыски? А если даже я и найду упомянутый гобелен, то что это даст?

Так я и лежала в расстроенных чувствах, пока сестра Рейчел не потрясла меня за плечо.

— Просыпайтесь. Ваша очередь дежурить в лазарете, — сказала она.

Я не стала ей говорить, что не спала ни минуты, а встала и последовала за ней по лестнице, пряча в рукаве записку.

— В вашей помощи нет необходимости, — заявил брат Эдмунд, увидев меня. — Они обе успокоились, так что я вполне справлюсь сам. Идите отдыхать.

Но я настаивала, и брат Эдмунд в конечном счете уступил. Мой бедный мозг очень устал, я хотела найти ответы на мучившие меня вопросы у брата, который был необычайно ученым и проницательным и, как я уже не раз имела случай убедиться, хорошо понимал человеческую натуру.