Жан-Франсуа Паро - Версальский утопленник

— …никто не ставит под сомнение храбрость герцога: каждый знает, что его корабль первым открыл огонь. Ха-ха-ха! Раньше, чем враг мог увидеть или услышать огонь его батарей! Но, главное, когда запахло порохом, он в ужасе забился в трюм и зажал руками уши! Вот уж поистине жалкое зрелище: храбрец, струсивший при звуках канонады.

— Сударь, — побелев от возмущения, проговорил Николя, — мне случайно довелось услышать ваше зубоскальство. Во время того сражения я, находясь на корабле «Сент-Эспри», стоял по колено в крови тех храбрецов, которых вы оскорбляете своими речами. Вы обвиняете принца в трусости, а я утверждаю, что вы лжете. Я маркиз де Ранрей, и я к вашим услугам.

Он двинулся дальше, оставив позади ошеломленных придворных. Его выпад грозил ему вызовом на дуэль, а он как слуга закона не имел права принимать его. Шартр никогда не был ему симпатичен, герцог не доверял ему и не пытался приблизить к себе. Однако он не мог смириться с клеветой, пусть даже и на того, к кому он лично не чувствовал никакого расположения.

Возвращаясь из апартаментов королевы, он встретил Розу Бертен, старую знакомую, приветствовавшую его с таким высокомерным видом, словно она стала герцогиней. Видимо, на сегодня она уже закончила свою работу с королевой. Работа заключалась в выборе тканей и фасонов, их обсуждении и составлении заказа. Его поразила полнота портнихи и ее одутловатое, ничем не примечательное лицо. Во время первой их встречи его одолевали иные заботы, и тогда выражение ее лица от него ускользнуло. Впрочем, удивлялся он не долго, ибо его немедленно проводили в маленькую гостиную, расположенную во внутренних покоях.

— Когда появляется кавалер из Компьеня, — произнесла королева, протягивая ему руку для поцелуя, — это значит, что мне нужна его помощь или же он предчувствует грозящую мне опасность. Я права?

— Ваше Величество всегда правы и всегда умеете затронуть сердца ваших верных служителей.

— Что я вам говорила, сестра! — воскликнула королева, обращаясь к женщине, сидевшей в темном углу комнаты; вглядевшись, Николя узнал некрасивое лицо графини д’Артуа.

Он поклонился. Сильно покраснев, графиня сухо приветствовала его.

— Сейчас вы станет нашим судьей, — продолжала Мария-Антуанетта; игра явно ее забавляла. — Сестра моя считает, что выступать на сцене, особенно в комедии, неприлично.

— И я с ней согласен.

— Но я хорошо играю, я прекрасно играю комедию, моя игра понравилась даже королю.

— Мадам, на это я могу только повторить слова Боссюэ, сказанные им о спектаклях. Есть достойные доводы за и столь же достойные против, и если принцесса Савойская не привела достойных доводов, то наверняка сумела привести немало достойных примеров.

— Что ж, сестра, — ответила уязвленная королева, — преклонимся перед величием Савойского дома. До сих пор первым среди великих домов Европы я считала Австрийский!

Графиня д’ Артуа встала, и к великому облегчению Николя, не желавшему быть втянутым в спор, покинула гостиную.

— Наконец-то! — вздохнула королева. — Что вы хотели мне сообщить?

— Что первым королевским домом Европы является дом Бурбонов, ибо его королева — это вы.

— О! Отлично сказано. Подозреваю, наш дорогой Ранрей не захотел играть роль Париса.

— Ваше Величество не ошиблись. Это не самая лучшая роль, да и пьеса кончилась плохо.

— А что вы скажете про комедию?

Он знал, что она непременно использует его ответ.

— Я не знаток этих вопросов. Однако при случае Ваше Величество может напомнить, что Людовик Великий любил принимать участие в танцах на публике.

Она в восхищении захлопала в ладоши, и на мгновение перед ним вновь предстала юная принцесса, только что прибывшая из Вены. С тех пор она повзрослела, черты лица стали более оформленными. Ему даже показалось, что в своем нынешнем состоянии королева обрела не свойственное ей спокойствие. Возможно, она наконец подарит государству долгожданного наследника. Все уже знали радостную новость, но все ждали, когда король объявит об этом официально.

— Чем, сударь, я обязана удовольствию видеть вас сегодня?

Время от времени она ставила ударения в словах на немецкий лад, отчего речь ее приобретала необычное звучание. Решив не ходить вокруг да около, он сразу приступил к делу.

— Сударыня, господин Ленуар попросил меня помочь инспектору Ренару в расследовании дела об исчезновении драгоценности, принадлежащей Вашему Величеству.

Лицо ее тотчас посерьезнело. Когда и у кого на лице он видел такое же смешение доброжелательности и подозрительности? Во взгляде королевы мелькнула тревога. Внезапно он вспомнил Шуази и маркизу де Помпадур: та умела необычайно ловко переплетать истину и ложь, соблазн и отказ. Тогда ему пришлось изворачиваться, дабы маркиза не почувствовала, что он понял ее хитрость, ведь от него требовалось не просто разгадать уловку противника, а разгадать так, чтобы противник этого не заметил. Он точно знал, что королева не всегда ведет честную игру, искусно маскируя то, что ей хотелось бы скрыть. Он не собирался ей пенять и понимал, какие у нее имеются доводы. Что ж, у каждого своя роль: у нее одна, а у него другая. Тем более ему нельзя терять бдительность. Королева горделиво повернула голову, и в памяти Николя всплыл величественный профиль Марии-Терезии. Королева вздохнула.