— Первый менее важен.
— Конечно. К такому вы, надо думать, привыкли… Значит, все сейчас упирается в институт. — Люсин машинально изобразил круг и тут же перечеркнул его. — Кто делал? Как делал? И в каких отношениях с нашим «Мамонтом» состоял?
— Если вы сумеете дать ответ, мы размотаем весь клубок.
— «Если»… В том-то и дело, что «если». — Люсин закусил губу. — Сегодня я вам ничего не скажу. И завтра, видимо, тоже.
— Но Мирзоев был совершенно определенно связан с Ковским.
— В том-то и дело, что был. — Люсин сделал ударение на последнем слове. — Ковский мертв.
— Можно предположить, что Мирзоев знает и других сотрудников НИИСКа.
— Предположить-то можно, Вадим Николаевич, только звонит-то он все больше на улицу Горького, Аркадия Викторовича спрашивает.
— Возможно, он звонит не только туда.
— Едва ли. — Люсин скомкал листок и бросил его в корзину.
— Почему?
— Простая логика, Вадим Николаевич. Если бы Мирзоев был связан с кем-то еще из НИИСКа, то уже знал бы, что звонить ему некому.
— В «Вечерней Москве» будет извещение о смерти?
— Нет. Мы договорились об этом с Людмилой Викторовной и руководством института.
— Вы уверены, что так надо?
— Честно говоря, нет. — Люсин поежился, словно от холода. — Не уверен.
— Тогда почему?
— Мне казалось, что не стоит ускорять течение событий. Я полагал, что чем позже узнает мой телефонный анонимщик о смерти Ковского, тем больше у нас окажется времени.
— Времени для чего? Чтобы найти его? Но теперь вы знаете, кто он такой. Быть может, стоит, наоборот, поскорее оповестить его, толкнуть на какие-то действия?
— Не знаю, Вадим Николаевич, право, не знаю… Для чего нам, собственно, его провоцировать? Вы же, конечно, взяли его под наблюдение?
— Узнав, что Ковского уже нет, он может кинуться к кому-то другому…
— И навести нас?
— Это бы существенно облегчило наши поиски.
— К сожалению, все это одни лишь предположения. — Люсин встал и пошире распахнул форточку. — «Если» громоздится на «если». Я предпочитаю действовать только тогда, когда ясен результат. В противоположном случае, по-моему, лучше выждать. Это как в медицине: главный принцип — не навреди.
— Разумно, поскольку снижает вероятность проигрыша, малопривлекательно, поелику ведет к неопределенной затяжке времени… Что же нам с вами делать, Владимир Константинович?
— До тех пор, пока я не исчерпаю свои внутренние резервы, несомненно, ждать.
— Вы говорите о НИИСКе? О своем участке?
— Само собой.
— А как мне быть?
— Делайте все, что хотите, — рассмеялся Люсин, — но только так, чтобы не навредить мне.
— Проведем демаркацию. Мирзоев ваш человек?
— Скажем лучше так: наш человек.
— Значит, его не трогать?
— Вы собирались его брать? — огорчился Люсин. — Давайте повременим! Пока линия НИИСКа не подработана, прижать его будет трудно. Может вывернуться.
— Как бы не так! — усмехнулся Костров. — Его контакты с заводом весьма определенны. Как минимум по двум статьям… Но вы правы, для пользы дела следует не торопиться. — Он зажег новую сигарету. — Что слышно на вашем фронте?
— Как обычно, ведем глубокую разведку. Все больше говорим.
— Что показала судебно-медицинская экспертиза?
— Обширный инфаркт миокарда. Смерть наступила в результате тромбоза коронарных артерий. Патологоанатом констатировал некроз обширных участков сердечной мышцы.
— Не ожидали?
— Как вам сказать, Вадим Николаевич… — Люсин отвернулся к окну. — И да, и нет.
— Версия убийства, таким образом, отпадает?
— Опять же, как посмотреть…
— Простите?..
— Я действительно ничего не знаю, Вадим Николаевич. Есть, конечно, какие-то косвенные данные, подозрения, если хотите, предчувствия даже… Но все пока очень водянисто, сплошной туман. Но одно я знаю твердо: убить можно по-разному. Иногда люди погибают не от пули и не от ножа, а всего лишь от слова. И чем человек тоньше, честнее, тем легче его убить. Когда такие вот уязвимые, незащищенные люди внезапно умирают от разрыва сердца, я невольно спрашиваю себя: «А не произошло ли здесь убийство?» И бывали случаи, когда ответ оказывался утвердительным. Но это все лирика, как говорит один мой приятель. Убийство словом не предусмотрено уголовным кодексом. Да и доказать его было бы очень трудно, хотя именно слово оставляет на сердце те самые пресловутые рубцы, которые сначала четко регистрирует электрокардиограмма, а потом обнаруживает патологоанатом. ЭКГ, впрочем, далеко не всегда успевают снять.
Читать дальше