Иван Любенко - Тайна персидского обоза

Отягощенный грустным расставанием с семьей, Иван Авдеевич пытался отвлечься, рассматривая в окошко пролетающие мимо окрестности с убранными полями, перелесками и выстроившимися в ряд верстовыми столбами. Но это занятие ему быстро наскучило. Сняв цилиндр, он подложил под голову небольшую дорожную подушечку и сомкнул веки. Расслабившись, вояжер незаметно провалился в мягкий, как вата, сон, сотканный из множества иллюзорных картин, призрачных фантасмагорий и правдоподобных миражей. Темное покрывало сновидений полностью овладело сознанием надворного советника, погрузив в поток невероятных грез.

Едва различимая светящаяся точка медленно приближалась и наконец превратилась в тусклое пламя, выхватившее из кромешной тьмы очертания какого-то неведомого существа, отдаленно напоминающего человека. Провалившиеся, почти пустые глазницы и серое, земляного цвета лицо, густо обросшее щетиной, выдавали в нем мертвеца. И только слабое колыхание свечи показывало, что фантом еще дышит. Тяжело ступая, человек-призрак шел по темному сводчатому коридору, сжимая в руке оплывший огарок. Когда узкий проход уперся в каменный фундамент какого-то дома, он стал на колени и приложил ухо к стене. Ему опять послышалось пьяное многоголосье трактира, балалаечная игра, звон битой посуды, чьи-то возмущенные крики, перебранка половых… Несчастный стал истошно кричать, но, потеряв силы, издал хриплый, еле слышный стон мученика. Он встал и поплелся дальше, минуя поперечные галереи подземелья, в котором, видимо, уже достаточно хорошо освоился. Дойдя до еще одного фундамента, он поднес огонь к едва заметной щели, образовавшейся между тесанными из ракушечника камнями. Пламя заколыхалось. Обрадованный, незнакомец сложил ладони рупором и стал кричать одни и те же слова, произнесенные им уже тысячи раз: «Помогите! Я живой! Помогите!» Но лишь мертвая тишина была ему ответом. С трудом передвигая ноги, он пошел назад к тому месту, где подземелье подходило к поверхности максимально близко, и, сняв бляху, принялся остервенело скоблить ею потолок в надежде вырваться из могильного плена. Сверху сыпалась сырая земля, которую он подтаптывал под себя, уменьшая тем самым расстояние до поверхности. На этот раз грунт осыпался от одного лишь прикосновения, и работать было намного легче, чем прежде. Но вдруг истертый металл проскрежетал по камню. Несчастный остолбенел. Он с ужасом понял, что путь к спасению перегородила гранитная скала. Это означало конец. Надежда на спасение рухнула, а с нею медленно догорала последняя свеча. И тогда человек в оборванном военном мундире принял решение…

Оторвав голову от войлочной подушки, Иван Авдеевич осоловело посмотрел в окно. Экипаж переезжал мост, украшенный чугунными столбами с величественными императорскими гербами. Внизу торопилась на юг извилистая река. Темнело. От приснившегося кошмара на сердце было неспокойно, и потому хотелось ублажить растревоженную сновидениями душу горячим чаем и трубкой доброго голландского табака. На счастье, впереди показалась станция.

В заезжем дворе у длинной беленой конюшни уже стояли коляска, пролетка и малороссийский тарантас. Четырехугольный пестрый столб, установленный перед крытой тесом покосившейся избушкой, означал, что сие строение есть станция. В форменной фуражке и теплой, обшитой заячьим мехом кацавейке поверх зеленого мундирного сюртука, со слащавой улыбкой на пороге стоял станционный смотритель. Расправив худосочные плечи, он ожидал, пока проезжавшие подойдут к нему и станут просить поменять лошадей, коих у него в наличии никогда не было. Правда, если отяготить его карман некоторым количеством серебра, то лошадки могли и обнаружиться. Ямщик, не обращая на него внимания, принялся разнуздывать усталую, запряженную цугом четверку.

Иван Авдеевич выбрался из кареты и направился в дом.

— Вы, мил человек, зря сивых-то вызволяете. Заменить их все равно нечем. Все лошади в разгоне. Да и очередь, — лукаво щурясь, проговорил тщедушный человечек.

— Соблаговолите отметить подорожную, — протянул бумагу Самоваров и, окидывая прощелыгу с ног до головы, сказал: — А что лошадей нет, то не беда. Только вот, смотрю я, комплекции вы невеликой, и потому, голубчик, наш хомут будет вам несколько большеват и, глядишь, шею натрет. Дорога-то до Ставрополя длинная, почитай, суток десять, не меньше. Так что, покуда я чайку попью, подыщите себе подходящий размер.

Увидев бланк III отделения, станционный смотритель побледнел, подобострастно затряс головой и раболепно залепетал: