Игорь Шприц - Каин и Авель

Путиловский задумался. Обвел взором уютный кабинет, мысленно прощаясь со всеми милыми сердцу мелочами. Не станет Максимилиана Первого, не будет и Второго, исчезнет Франк (не жалко, давно пора!), Лейда Карловна, маленькая княгиня Анна Урусова и их тайный сын Александр (надо будет зайти поздравить, ему скоро год)... Плеве так точно не жалко. И Департамент не жалко. Господи, как мало у человека на этом свете...

Франк хохотнул:

— Пьеро, ты задумался! И это указывает на твою слабость как государя. Государь не должен допускать ни тени мысли на своем челе, а должен действовать, и причем мгновенно! Объясняя потом все свои нелепые поступки Божьим промыслом. Скажи правду, о чем думаешь?

Путиловский печально вздохнул и налил себе и Франку остатки саке.

— Об одиночестве. Мало людей и вещей, о которых буду грустить...

— Вот ты и прокололся — ergo, не будешь мстить! Я слушал тут одного адъюнкта по кафедре военной истории, так тот провел исследование воинского духа у младших чинов во время турецкой баталии. Оказалось, что хотели убивать и реально убивали не более десяти процентов солдатиков!

— Как так? — удивился Путиловский, по роду своей следовательской службы привыкший к мысли, что убивают все: и солдаты, и солдатки, и малолетки, и безземельные земельных, и любовники любовниц, и наоборот (что чаще!), а также убивают себе подобных монахи, трезвенники и дети высокородных родителей.

— Послушай, — поморщился Франк, — Фу, какая гадость во рту после твоего саке... дай коньяка прополоскать рот.

Пришлось выставить коньяк и приготовиться к мысли о полной утрате последнего: никогда — никогда! — Александр Иосифович Франк не оставлял ни малейшего шанса содержимому бутылки. Оно исчезало внутри Франка аки ягненок внутри льва алчущего. Наконец рот профессора был полностью очищен от японской мерзости и готов для глубоких философских откровений.

— Такой же анализ готовности к душегубству в древности показывает, что человечество меняется.

— В лучшую сторону?

Путиловский примирился с утерей коньяка и пытался извлечь из нее пользу, оттяпывая у Франка часть содержимого, пусть даже малую.

— Природа не знает, что такое хорошо и что такое плохо. И это замечательно! Мы меняемся — и более ничего. Вот ты был маленьким, потом стал юношей, с грехом пополам мужчиной. Что лучше? Ты просто меняешься. Потом умрешь, и нет в этом никакого смысла. Так и человечество — меняется... И точка.

Поставив логическую точку имперским коньяком, Франк продолжил:

— Войны будут идти, пока они не угрожают человеку как биологическому виду. Как только станет понятно, что исчезнут последние Адам и Ева, так мгновенно вступит в силу Божья заповедь «Не убий».

— И снова все начнется сначала. Родят Каина с Авелем...

— ...и Каин убьет Авеля, и тэ дэ, и тэ пэ.

— А мы с тобой появимся?

— Несомненно и в означенный срок!

Прослезившись, выпили за собственное возрождение, потом за детей. Франк осторожно пощупал Путиловского за больное место:

— Как там маленький князек?

К чести отца надобно отметить, что сыном своим он ни перед кем не хвастался, оберегая покой семьи Урусовых. Франка во все тайны посвятила сама маленькая княгиня, пытаясь таким несложным манером воздействовать на отцовские чувства своего любовника.

Сам Путиловский с интересом наблюдал в своей душе два совершенно различных вида любви — к сыну и к Анне. Первая росла со скоростью, ограниченной лишь общественным мнением и конспирацией. Вторая колебалась точно так же, как и ранее: от дружбы к страсти, от страсти к дружбе — вечные качели вечных любовников, обреченных на объятия до конца жизни.

— Растет, — коротко сообщил отец скудную и очевидную информацию. — Уже говорит «папа». Но не мне, — добавил он со смешливой горечью.

Выпили за истинного папу.

— Тебе надо жениться! — вдруг прозрел Франк. С философами такое случается. Скорее всего, от совместного действия коньяка и саке.

Вошедшая некстати Лейда Карловна только гневно фыркнула, обозначая тем самым свое отношение к браку хозяина. Максимилиан тоже вышел из-под стола и с недоумением уставился на Франка: все так хорошо, все дружно живут, дом — полная чаша, еды хватает только-только, крыс в доме нет, так зачем нам лишний рот, неминуемые котята и прочая семейная мерихлюндия?

— Навряд ли я теперь решусь на этот шаг. — Путиловский горестно вздохнул и посмотрел на портрет покойной Нины. — Я приношу женщинам несчастья. Это какой-то рок...