Ольга Михайлова - Мы все обожаем мсье Вольтера

Это был Тибальдо.

При этом Жоэль понял, что именно потрясло его самого — потрясло уже не ужасом, но непостижимым изумлением, близким к восхищению. Да! Едва аббат сумел чуть опомниться, он поймал себя на кощунственном чувстве изумлённого восхищения. Аббат снова вспомнил, что опекун проделал с Люсиль де Валье, и как скорбно негодяй оплакивал свою несчастную воспитанницу. Боже мой… Он ведь… Господи, ведь он побледнел, услышав новость от полицейского! Это было за гранью актерства, это был гений артистизма! Да, перед ним был подлинно гениальный актёр. Ни одного лишнего жеста, абсолютная маска, сросшаяся с лицом, ни одного неверного слова, ни одной фальшивой ноты! Лекен… Барон… Пустышки, ничтожества, ходячие манекены! Да, у этого человека было право и основание назвать их так. Тибальдо действительно унаследовал пыл итальянских меценатов былых веков, поклонников Тициана и Корреджо, коллекционеров римских статуй и картин — и в то же время хладнокровных убийц, эстетов изощрённого насилия, абсолютно равнодушных к чужой жизни, к добру и злу.

Аббат вдруг вспомнил рассказанную ему еще бабкой страшную историю неаполитанского короля Ферранте. Это был XV век. Тонкий знаток искусства и собиратель редких книг, Ферранте сажал своих врагов в клети, где откармливал их, а затем убивал их и приказывал засаливать тела. Он надевал на мумии самые дорогие наряды, рассаживал их вдоль стен погреба, устраивая у себя во дворце целую галерею покойников, которую и посещал, будучи в хорошем настроении. Вспоминая о своих жертвах, Ферранте заливался смехом. Он был умный и тонким политиком, имел роскошный двор и оставил богатейшие музеи, набитые произведениями искусства…

Но многого Жоэль и не понимал. Бесовская непредсказуемость, нежелание поставить предел своим прихотям и инстинкт разрушения всё же никак не сочетались с мышлением и поведением человека, обладающего культурой, тонкостью, обаянием почти непостижимыми. Дикий всплеск жуткой чёрной силы «просвещённого патриция» для аббата ничем не объяснялся. Торжествовало безумие антилогики, апофеоз бреда. Этот человек безупречно понимал душу Искусства, и, как ему, Жоэлю, казалось, понимал и Истину. Правда, она была для него «не актуальна…» Но как мог поклонник Донателло находить удовольствие в мерзостных людоедских кутежах и соитиях с трупами?

Можно утонуть в бездне души того, кто творил такое, вместив в себе невместимое, подумал аббат.

А может, всё наоборот? Не удивлялся ли сам Жоэль скорее тому, как ледяная, скаредная и бесчувственная душа Тибальдо вмещала такой талант и понимание художества? Он отстаивал принципы абсолютной, безусловной ценности Искусства, но декларировал отказ от абсолютной Истины. Не это ли и стало началом падения?

Трагедия распада этого духа леденила Жоэлю кровь. Мысль о том, что рядом с ним полгода находился настоящий гений зла, подлинный Макбет, перед которым тускнел его шекспировский прототип, — нагоняла на виски аббата холодный пот, стираемый нервной рукой. Он почти забыл о Серизе, не думал и об остальных.

Но глаза, насмешливые, умные и проникновенные глаза Тибальдо ди Гримальди мерещились ему ночами.

О поимке шести дьяволов в обличии человеческом за день стало известно всему городу. Чернь, как ни странно, особо шокирована не была. Похождения Сатаны были для неё скорее поводом для разговора, нежели реальным ужасом. Но пересуды о мерзавцах, творивших непотребное, не прекращались долго, радуя возможностью позубоскалить о ненавистных аристократах. Общество же было подлинно убито, причём как открывшимися тайными мерзостями, так и сословным позором. Но стыд всего света был особенно остро прочувствован несчастной маркизой де Граммон, для неё эта история закончилась печально: её салон перестал существовать, ибо хозяйку разбил паралич.

Некоторые имели бестактность упрекнуть маркизу в неразборчивости. Однако упрёк не был признан справедливым ни аббатом де Сен-Севереном, ставшим невероятно а la mode, ни графиней де Верней, заявившей, если бы слуги дьявола не походили на людей, они никого и не могли бы ввести заблуждение. В кои-то веки нечто вполне разумное сказал и мсье Фабрис де Ренар, процитировавший интереснейшую книгу Иоганна Вейера. «Сатана обладает невероятной хитростью, острейшей проницательностью, несравнимым мастерством в плетении самых хитрых интриг и злобой беспредельной, безжалостной и непроходящей. Даже монахи, отрешенные от мира, искушаются им. Свет же и мирские люди — природное царство Сатаны, и кто в нём живут — в Сатане живут, и не войти с ним в соприкосновение для них столько же трудно, как окунуться в море и не намокнуть…»