Йен ПИРС - Гибель и возрождение

Это было тяжелое забытье того рода, когда ты осознаешь, что спишь и что спать никак нельзя, но не в силах заставить организм проснуться. После такого сна просыпаешься разбитой и долго приходишь в себя, особенно если пробуждение было резким и неожиданным. Если тебя, например, схватили за плечи и громко заорали в самое ухо.

– Уйдите, – пробормотала она, желая только одного: чтобы ее оставили в покое и дали поспать.

– Не уйду, – услышала она разъяренный голос. – Я хочу получить ответ на свои вопросы и не намерен ждать, черт бы вас всех побрал! И если здесь нет нормального полицейского, отвечать будете вы.

Флавия с трудом приоткрыла глаза, попыталась сфокусировать взгляд, и несколько мгновений спустя ее мозг включился в работу: она не только узнала Дэна Менциса, но даже кое-что вспомнила о нем.

Колоссальным усилием воли она заставила себя встряхнуться и сесть.

– А теперь послушайте, – начал Менцис, тыча в нее пальцем.

Не обращая внимания на его агрессивную позу, она вяло отмахнулась и вышла в коридор, где стояла кофеварка. Одним глотком осушив чашку кофе, она заглянула к Паоло и стащила у него из пачки крепкую сигарету. После первой затяжки у нее перехватило горло, после чего она наконец почувствовала себя человеком.

– А теперь слушаю вас, мистер Менцис, – сказала она, возвращаясь в кабинет. – Чем могу быть полезна?

Как ни странно, ее небрежное обращение охладило его пыл. Перед тем как войти к ней в кабинет, он привел себя в состояние яростного негодования, однако ее невозмутимость развеяла его боевой настрой. В других обстоятельствах Флавия, возможно, проявила бы к нему больше сочувствия. Судя по всему, его уже вызывал на допрос Паоло. Конечно, неприятно, когда ты тихо-мирно себе реставрируешь картину, а тебя вдруг тащат на допрос по делу об убийстве. Тут любой вспылит, не то что Менцис.

Он потряс у нее перед носом экземпляром утренней газеты. Она осторожно взяла газету и стала читать. Это была очередная атака на Менциса. В заметке излагались подробности ограбления монастыря Сан-Джованни и делались прозрачные намеки вроде того, что если вы пускаете к себе американских реставраторов, не удивляйтесь потом, что у вас пропадают драгоценности из шкатулки. Опять работа Бартоло. Не откладывая дело в долгий ящик, Флавия позвонила ему, но он категорически отрицал свою причастность к статье. Врет и не краснеет. Что ж, нужно будет стряхнуть пыль с его дела и вытащить на свет парочку старых грешков, дабы поставить его на место. Но сейчас на это нет времени, нужно разгрести более насущные дела.

Как же ей не хватает Боттандо. Он целый день висел на телефоне и перемещался из посольства в посольство, выясняя, поддерживает ли кто-нибудь в действительности идею создания структуры, которую ему предложили возглавить. Кто-кто, а он умел разбираться с такими типами, как Менцис. Это была как раз та часть его работы, которая ей совсем не нравилась. Может, и правда уйти вместе с ним? Иногда все-таки лучше быть подчиненной.

– Хм, – сказала она. А что еще она могла сказать?

– И что они напишут завтра? Вы об этом не думали? После вашего звонка? Они обвинят меня в убийстве. Как пить дать.

– Ну…

Конечно, так прямо никто не напишет. Они просто соберут кусочки мозаики воедино. У Менциса репутация человека агрессивного. Менцис встречался с Буркхардтом за два дня до убийства. Буркхардт убит. Других подозреваемых нет. Пусть читатель решает сам. Бартоло позаботится о том, чтобы нужные люди увидели эту статью.

– Целых три часа я отвечал на дурацкие вопросы. Не я ли застрелил Питера Буркхардта? Боже милостивый, это же неприлично. Вы собираетесь что-нибудь предпринять?

Флавия моргнула пару раз и зевнула.

– А что я должна предпринять?

– Вы должны как-то прекратить эту травлю. Говорю вам: если вы ничего не…

– У нас свободная пресса, мистер Менцис, – усталым голосом сказала она. – Я не могу заткнуть им рты. Знали бы вы, что они пишут порой про нас…

– Вы снабжаете их информацией.

– Ох, только не начинайте снова…

– Послушайте, – сказал он, тыча пальцем в статью. – «Полицейские источники сообщают…» – ведь это о вас, так? Кто еще мог рассказать им все подробности? Это могли сделать только вы.

– Мне очень жаль, но…

– Я не мог ничего рассказать; отец Жан тоже клянется, что никто из братьев не общался с прессой, остаетесь только вы. И я говорю вам: прекратите это.

– Я тоже могу поклясться. Ни журналистам, ни кому другому я не говорила ни слова. И вряд ли это стал бы делать кто-то из наших. Во всяком случае, я бы сильно удивилась, узнав об этом.