Мне поручили расследование этого дела. Я нашел преступника, узнал его имя, но, поскольку знал его в лицо, был взят на его задержание. Когда он оказал сопротивление и побежал, я выстрелил в него. И убил. Я знаю, что иного выхода у меня не было, иначе Полянский попросту ушел бы, но на душе у меня нехорошо, отец. Прямо скажу, скверно! Все же человек, хоть и профессиональный убийца. Вот, выпросил после этого дела отпуск…
Сейчас я гощу у тетки, твоей сестры. Да ты это, верно, знаешь, ведь вам оттуда все видно… Устал что-то я, отец. И ты, надо полагать, уставал, только никогда не показывал виду. Наверное, ты был сильнее меня…»
Где-то в кронах деревьев прошелестел пожелтелыми листьями ветер. Легкое дуновение коснулось щеки Воловцова, будто кто-то провел по ней мягкой ладонью.
Может, это Федор Силантьевич так ответил на мысли сына, обращенные к нему?
С кладбища Иван Федорович возвратился задумчивым и все трогал щеку, которой коснулся на кладбище своим дуновением ветер. Тетка, искоса посматривая на племянника, не лезла с вопросами: понимала, когда человека одолевают думы, нет места праздным словам.
Ночью Ивану Федоровичу приснился отец. Он сидел на табурете на тетушкиной кухне и ласково смотрел на него, Ивана Воловцова. Сидел и молчал, только глаза его говорили ласково: «Ничего, Ваня. Все образуется. Ничего… Я всегда рядом».
Глава 3
Несчастный случай, убийство? или Заключение доктора Живаго
Его разбудил запах дыма. Он вначале не понял, откуда тянет, и, обеспокоенный, быстро поднялся и прошелся по дому. Нет, в доме вроде все в порядке, и дымом тянуло с улицы. Видно, в открытую форточку.
Тетки дома не было, спросить, откуда дым, не у кого. Одевшись, Иван Федорович вышел во двор и увидел, что возле соседнего двухэтажного особняка толпится народ, а из разбитого окна на втором этаже буквально валит дым.
Времени было всего седьмой час утра, однако в Ямской слободе всегда вставали рано, так что ничего удивительного в том, что возле особняка скопилось уже десятка полтора людей. Когда Воловцов через боковую калитку прошел во двор особняка, со стороны улицы к дому подходил крепкого вида околоточный надзиратель с молодым парнем придурковатого вида. Недовольный таким количеством зевак, надзиратель в сопровождении парня вошел в дом и закрыл за собой дверь: нечего, мол, посторонним там делать.
Тетка тоже была здесь. Увидев ее, Иван Федорович подошел ближе и спросил:
— А что стряслось?
Феодора Силантьевна посмотрела на племянника полными слез глазами и ответила:
— Марья Степановна, товарка моя, заживо сгорела.
— Как это — заживо? — удивился Воловцов.
— Как-как, — встряла в разговор женщина с колючими глазами, чуть помладше тетки Ивана Федоровича. — Керосином облилась, вот и сгорела до самых черных угольев.
— Так-таки до самых угольев? — спросил чей-то женский голос.
— Говорят, да…
— Сама, что ли, она облилась? — послышался мужской голос сбоку.
— Может, и сама, — ядовито отозвался другой мужчина. — От такой жизни запросто можно самосожжечься…
— От какой такой? — огрызнулись на него.
— И правда, чем у Кокошиной жизнь была плоха? Комнаты сдавала внаем, ничего не делала, а денежки капали, — громогласно и едва не басом произнесла высокая женщина с усиками в уголках губ. — Чего от такой жизни самосжигаться-то? Всем бы так!
— Вшяко в шисни быфает, — глубокомысленно заметил беззубый сухонький старичок и философски покачал головой: — На то она и шиснь…
— А и верно, — сказала молодка с малым дитем на руках. — От внутренней сумятицы запросто можно руки на себя наложить.
— Оно и видно, как ты вся испереживалась-то, — ехидно заметила женщина с колючими глазами. — Вон, у тя второе дите уже, и все они, поди, неизвестно от кого…
— Как это неизвестно?! — вскричала молодуха. — Все — от мужа мово, законного, венчанного.
— Ага, венчанного, рассказывай… — зло парировала колючеглазая. — А то мы не ведаем, как ты в прошлом годе шашни крутила то с Колькой-пожарным, то с дворником Ефимкой.
— Какой Колька, какой Ефимка! — поперла прямо с дитем на колючеглазую молодка. — Да я щас тебе за слова таковские зенки бесстыжие твои выцарапаю!
— Чево? Это у меня зенки бесстыжие?! Да ты сама стыд весь давно растеряла в мужиковых-то постелях… — Поднявшись на носки, женщина с колючими глазами выкрикнула так, чтобы все слышали: — Курва слободская!
Явно затевалась бабья драка — мероприятие, жалости не знающее и в последствиях непредсказуемое…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу