Йен Пирс: Загадка Рафаэля

Дело все-таки продвигалось вперед, пока Аргайл не увяз в центральной части, касающейся истории с подделкой, — ему хотелось украсить ее какими-то новыми, неизвестными доселе фактами. В январе он должен был выступить с докладом о Мантини на конференции историков-искусствоведов. Аргайл согласился участвовать в конференции с большой неохотой: во-первых, он не представлял, как будет пересказывать в десятый раз то, что всем давным-давно известно, а во-вторых, потому что в январе в Англии стоит самая отвратительная погода.

Размышляя об этом, Аргайл с сигаретой в руке лежал на диване и, уставившись в стену, тяжело вздыхал. От сидения за машинкой у него разболелась спина. Он снова взглянул на репродукции картин. До чего же страшна та, что изображена на ксерокопии! Кто и когда носил такие громоздкие грубые ожерелья, даже в шестнадцатом веке? Что за нелепый дизайн. А это кольцо с мертвыми птицами!.. Господи…

Аргайл встал и прошелся по комнате — сверкнувшая в его голове мысль требовала движения. Так, быстро прикидывал он, сколько времени у меня уйдет на поиск необходимых материалов? Придется поработать, но когда знаешь, что искать, все значительно упрощается.

У него появилось искушение бросить на сегодня всю работу, выйти на улицу и прогуляться под неярким осенним солнцем, найти Флавию и рассказать ей о своем новом открытии. Но он поборол это искушение; Флавия — терпеливая девушка, но не святая. Она станет критиковать его за преждевременные выводы, к тому же у нее много работы, и не стоит ей мешать.

Аргайл начал собирать недостающие факты. Мало-помалу ему удалось подготовить достаточно солидную аргументацию. В конце ноября он отправился в Лондон повидаться с Бирнесом — тот хотел обговорить с ним кое-какие вопросы, касающиеся его будущей работы в Риме. Его покровитель при более близком знакомстве оказался очень милым человеком, с тонким чувством юмора. После встречи с Бирнесом Аргайл откопал Фила и выкручивал ему руки до тех пор, пока тот не согласился уговорить отца пригласить его на ленч в Национальном тресте. [11]В результате этой встречи Аргайл получил приглашение провести уик-энд в йоркширском поместье Фила, насквозь продуваемом ледяными декабрьскими ветрами. После этого он вернулся в Рим.

Флавия гадала о причинах происшедшей с Аргайлом перемены. До последнего времени он не выказывал ни малейшей увлеченности предметом своей диссертации и вдруг ради двадцатиминутного выступления на конференции начал работать как одержимый. Он сидел за рабочим столом долгими часами, часто далеко за полночь, что-то писал, зачеркивал, делал сноски. Он отказался показать ей доклад, когда Флавия предложила просмотреть его на предмет орфографических ошибок.

— Ты услышишь его на конференции, — сказал он, — если, конечно, захочешь поехать со мной.

Аргайл очень волновался — он не ожидал, что придется выступать перед такой большой аудиторией. «Здесь будет по меньшей мере человек двести, даже если не считать тех, кто уйдет пить чай, — думал он, шагая к трибуне. — Ну ничего, через пару минут они забудут про свой чай».

Аргайл выложил доклад и оглядел аудиторию, ожидая, когда гул голосов стихнет. «Все должно получиться. Выступление предыдущего оратора не сравнится с моим. Мой доклад станет для них настоящим потрясением». Он помахал рукой своему бывшему сокурснику Рудольфу Беккету, с мрачным видом сидевшему в кресле. Аргайл с трудом уговорил его прийти на конференцию; сейчас Беккет был явно смущен тем, что приятель решил привлечь к нему внимание.

— В последние несколько месяцев, — начал Аргайл, — было много дискуссий — в серьезных журналах и популярных печатных изданиях (вежливые смешки) по поводу подделки Жана-Люка Морнэ, ошибочно приписанной Рафаэлю. Как вам известно, бывший директор Национального музея в Риме вскоре предстанет перед судом за участие в этой афере. Я не буду касаться криминального аспекта истории, дабы не вступать в противоречие с итальянскими законами и не нарушать права доктора Томмазо на справедливый суд.

Сегодня я хочу вернуть вас к первоначальной посылке, ставшей отправной точкой во всей этой истории. Я имею в виду свидетельство того, что написанный Рафаэлем портрет Елизаветы ди Лагуна, когда-то находившийся во владении семейства ди Парма, был скрыт под слоем другой картины, написанной Карло Мантини, для того чтобы беспрепятственно вывезти ее из страны. Когда вскрылся факт подделки, все были настолько потрясены, что забыли поинтересоваться: а куда же все-таки делся оригинал, если он вообще существовал? Я берусь доказать, что он действительно существовал, и готов сообщить вам последнее местонахождение картины.