— Руксель знал о том, что происходит?
— Мы не посвящали его в детали, но я предупредил его. И постоянно держал в курсе его помощницу.
— Ах вот как, — произнесла Флавия. — Ну что ж, я полагаю, больше нам не о чем говорить. Убийства в Риме вас не касаются, картина возвращена владельцу, и Рукселю больше ничто не угрожает.
Монталлу снова кивнул.
— Все верно, — сказал он. — Так что возвращайтесь домой. Пожалуйста, не подумайте, что я пытаюсь ставить вам палки в колеса…
— Ну что вы…
— Если вы найдете убийцу и у вас будут против него веские доказательства, мы, конечно, не останемся в стороне.
— Вы отвечаете за свои слова?
— Безусловно. Но в настоящий момент ваши действия могут иметь нежелательные последствия. Ведь у вас нет подозреваемых, как я понимаю? Вы не готовы предъявить обвинение конкретному лицу?
— Пока нет.
— Я так и думал. Вы можете связаться со мной, когда будете располагать более существенными уликами.
— Хорошо, — согласилась Флавия.
Монталлу встал, пожелал им доброй ночи, собрал бумаги и вышел.
— С чего это ты вдруг решила с ним сотрудничать? — спросил Аргайл, когда дверь за французом захлопнулась. Эта неожиданная уступчивость совершенно не вязалась со строптивым характером Флавии.
— Я решила плыть по течению. Ну, что ты теперь обо всем этом думаешь?
— Думаю, что был прав, когда советовал тебе не звонить Жанэ. Но ты не послушала меня, и в результате нас встретил этот гостеприимный мужчина.
— Знаю, — отмахнулась она, удивляясь его несообразительности. — Я сделала это специально: мне хотелось встретиться с ним. Другой возможности вызвать его на разговор у меня не было. Я надеялась понять, какая роль отведена ему в этом деле. Ты как думаешь? Какое у тебя сложилось впечатление от его слов?
— Как-то несуразно все это выглядит, — ответил Джонатан. — То есть я знаю, что эти господа время от времени ведут какие-то тайные игры, но мне кажется, в данном случае они переборщили.
— Ты так считаешь?
— Да, — уверенно кивнул Джонатан. — Ведь разобраться с этой картиной можно было гораздо проще. Зачем им понадобилось устраивать спектакль на вокзале и препятствовать тебе в расследовании, не понимаю.
— То есть несуразность их действий ты объясняешь отсутствием профессионализма.
— Ты можешь предложить другое объяснение?
— Могу.
— Какое же?
— А ты сам не догадываешься?
— Нет.
— Приятно это слышать. А я догадалась.
— Ну тогда скажи по-человечески.
— Нет. Еще не время. Сначала нам нужно выбраться отсюда.
— Нас скоро выпустят.
— Нет, я не собираюсь ждать, когда нас, как баранов, посадят в самолет и отправят в Рим. Я хочу навестить Рукселя.
— Нас не пустят к нему. По крайней мере я полагаю, эти люди с автоматами поставлены здесь именно с этой целью.
— А тебе не кажется, что вооруженная охрана является излишней, если верить всему, что он тут наговорил?
— Нет, а ты не хочешь мне сказать. Но мне не нравится, что у каждого выхода из комнаты стоит человек с автоматом.
Флавия кивнула.
— Но возможно, за этой дверью никто не стоит. Идем, Джонатан, — сказала она, повернув ручку двери, в которую вышел Монталлу. — У нас нет времени.
Небольшое помещение, куда их водворили, — всего их было не меньше дюжины — использовалось одновременно как камера для допросов и как комната ожидания для тех несчастных, кого при попытке въехать в страну заворачивали обратно. Комнаты располагались в ряд и имели по два выхода: один в зал паспортного контроля для иностранцев и другой — в коридор, откуда в комнаты заходили сотрудники иммиграционной службы для проведения допроса задержанных. Этот коридор с одной стороны был ограничен стеной, а с другой стороны путь к свободе преграждал полицейский с автоматом.
— Сама видишь: отсюда не выбраться, — прошептал Аргайл.
— Ш-ш, — зашипела на него Флавия.
Напрасно она волновалась: полицейский не прислушивался к звукам из коридора. Да и зачем: чтобы пройти мимо него, им пришлось бы идти по его ногам. Джонатан резонно заметил Флавии, что полицейский вряд ли этого не почувствует.
— Идем, — сказала она, — сюда.
Убедившись, что полицейский на них не смотрит, она потихоньку пошла в противоположном от него направлении, в дальний конец коридора.
В других обстоятельствах Джонатан объяснил бы ей бессмысленность подобного маневра, но сейчас ему пришлось сдержаться: конечно, скептическое выражение лица не наделает шума, однако нерешительность движений сразу бросается в глаза.
Читать дальше