Йен Пирс - Перст указующий

– Помилование, вы так полагаете? – с интересом сказал Лоуэр. – Не думаю. Нет, боюсь, вас повесят, сударь. В конце-то концов, вы чуть не убили важную персону. Скажите, почему вы на него напали?

– Мне следует поспешить и напомнить вам, что меня еще не признали виновным ни в каком преступлении и уж тем более не приговорили, и я убежден, что вскоре вновь обрету свободу. Если я ошибаюсь, тогда будет время взвесить ваше предложение, но и в таком случае сомневаюсь, что смогу услужить вам. Моя мать, несомненно, будет против.

Полагаю, тут Лоуэру следовало бы вернуться к своей теме, но его пыл, казалось, поостыл. Быть может, мать юноши, подумал он, почтет, что разъятие и заспиртовывание еще больше опозорят его имя. Он с сожалением кивнул и встал, благодаря юношу за то, что тот выслушал его просьбу.

Престкотт сказал, что ему не в чем извиняться, а на вопрос, не нужно ли ему чего-либо, чтобы облегчить его пребывание тут, спросил, нельзя ли передать доктору Грову, одному из его наставников, просьбу посетить его тут. Он нуждается в духовном утешении, сказал он. Еще один галлон вина также будет принят с благодарностью. Лоуэр обещал, а я предложил доставить вино, так как мне было жаль беднягу. Что я и сделал, когда мой друг отправился к новому пациенту.

– Ну, попытаться стоило, – сказал он разочарованно, когда мы встретились позднее и разговор вернулся к теме упирающихся трупов. Я заметил, что этот отказ омрачил его недавнюю веселость.

– Но что он имел в виду, когда сказал, что на долю его семьи выпало достаточно позора?

Однако Лоуэр о чем-то задумался и, не обратив внимания на мой вопрос, продолжал сетовать на свою неудачу.

– Что-что? – сказал он внезапно, очнувшись от своих мыслей, и я повторил свой вопрос.

– А! Ничего, кроме правды. Его отец был предателем и бежал из страны, прежде чем его успели схватить. Отца тоже казнили бы, представься такая возможность.

– Ну и семья!

– Вот именно. Видимо, сын пошел в отца не только наружностью, увы! Просто черт знает что такое, Кола. Мне необходим мозг. Несколько мозгов, а мне на каждом шагу ставят помехи и препоны.

Затем после долгого молчания он спросил, какова вероятность, что мать Сары Бланди поправится.

Я довольно глупо вообразил, что он хочет узнать подробности о ее состоянии и о лечении, которое я избрал, а потому я описал характер раны, то, как я вправил кость и очистил плоть, и какую мазь применил.

– Потеря времени, – сказал он надменно. – Тинктура ртути, вот что вам требовалось.

– Вы полагаете? Возможно. Но я решил, что в данном случае, учитывая положение Венеры, ей скорее поможет более апробированное лечение…

И вот тут-то впервые по-настоящему дала о себе знать темная сторона моего друга, о которой я упоминал. Я еще не договорил, как он бешено вспылил на глазах у всех прохожих и с искаженным лицом встал передо мной.

– Не будьте таким глупцом! – закричал он. – Положение Венеры! Что за нелепая магия? Боже мой, или мы еще египтяне, что обращаем внимание на подобный вздор?

– Но Гален…

– Я плюю на Галена. И на Парацельса. И на любого заезжего мага с его слюнявым бормотанием. Они все ничтожные шарлатаны. Как и вы, сударь, если несете такую чушь. Вас не следует вообще подпускать к больным.

– Но, Лоуэр…

– «Более апробированное лечение», – сказал он с жестокой насмешкой, передразнивая мой акцент. – Полагаю, какой-нибудь католический поп набормотал вам все это, а вы исполняете то, что вам говорят? А? Медицина слишком важная область, чтобы с ней играл какой-нибудь богатый сынок вроде вас, который способен излечить простуду не более, чем перелом ноги. Занимайтесь подсчитыванием своих денег и своих акров, а серьезные дела предоставьте людям, которым они дороги.

Я был так ошеломлен этой вспышкой, столь непредвиденной и столь свирепой, что не нашел ответа и сказал только, что старался как мог и что никто лучше меня своих услуг не предложил.

– Убирайтесь с моих глаз! – воскликнул он со жгучим презрением. – Я не желаю вас больше видеть! У меня нет времени на невежественных лекаришек и шарлатанов.

Резко повернувшись на каблуках, он зашагал прочь, оставив меня стоять посреди улицы, пылающим от гнева и растерянности. С мукой я сознавал, что послужил дешевой потехой для окружавшей меня толпы лавочников.

В глубоком расстройстве я вернулся в свою комнату обдумать, как мне поступить дальше, и попробовать понять, каким образом мог я навлечь на себя все эти язвительные обвинения. Ведь я принадлежу к тем, кто сразу же готов признать, что в подобных случаях вина лежит на нем, а мое незнакомство с английскими нравами и обычаями еще более усугубляло мою растерянность. Тем не менее я был убежден, что оскорбительная вспышка Лоуэра была чрезмерной. Но ведь настроения, господствовавшие тогда в этой стране, способствовали крайности мнений.