Эллис Питерс - Ярмарка Святого Петра

— Я знаю, — отозвался Марк, не отнимая ладоней от лица. Кадфаэлю юноша верил безгранично, однако оставался безутешен. — Знаю, но ведь этот бедняга был казнен без суда…

— Точно так же, как девяносто четыре человека из числа погибших в прошлом году, а девяносто пятый пал жертвой убийцы. Повторяю: нам дано увидеть лишь разрозненные части единого целого, наша задача — попытаться соединить их вместе, и помочь в этом может только вера.

— Но он умер без покаяния и отпущения! — не унимался Марк.

— Так же как и перчаточник, ставший его жертвой. А ведь Эан из Шотвика никого не убивал и не грабил, во всяком случае, грехи его ведомы одному Всевышнему. Поверь, многие из тех, кому пришлось покинуть этот мир без отпущения, будут допущены в райские ворота прежде иных, кого проводили в последний путь со всеми должными церемониями. Там, в царствии небесном, пастухи и пахари могут иметь преимущество перед епископами и королями, а тем, кто привык похваляться сотворенным добром, придется уступить место несчастным, содеявшим зло, но смиренно признавшим свою вину и возжелавшим искупить ее.

Мало-помалу брат Марк начал прислушиваться к словам старшего друга. Наконец он открыл Кадфаэлю истинную причину своей печали:

— Я ведь помогал ему, держал его за руку, видел, как он морщился от боли, когда я промывал его рану. Я чувствовал его боль. Она была не такой уж сильной, но я ее чувствовал. И мне было приятно доставить ему облегчение — смазать рану бальзамом и перевязать руку чистой тряпицей. Это было совсем недавно, а сейчас он уже мертв, пронзен стрелой из арбалета. Был человек — и нет его. — Брат Марк утер слезы и с укором глянул на Кадфаэля. — Какой смысл помогать больному, если ему суждено расстаться с жизнью всего через несколько часов.

— Мы с тобой говорили о душах, а не о бренных телах, — терпеливо пояснил Кадфаэль, — и кто знает, может быть, доброта, с которой ты ухаживал за его раной, помогла ему найти путь к вечному спасению. Душа бессмертна, и никакая стрела не в силах ей повредить. Но бальзам для души существует.

Филип начал расследование с того, что отыскал на лугу у реки, где молодые горожане практиковались в стрельбе из лука, своего приятеля Джона Норриса. Вместе они отправились к лавке Эдрика Флешера и выманили со двора его рассыльного. Злоключения молодого Корвизера начались именно с того момента, когда эти двое приняли его из рук брата Кадфаэля и увели с пристани, подальше от стражников шерифа.

Друзья рассказали, что сначала они протащили его через сады, а затем по закоулкам предместья, стараясь избегать людных мест, а потом усадили возле первой попавшейся палатки, владелец которой торговал спиртным, полагая, что ему не повредит выпить, чтобы прийти в себя. Глоток хмельного и впрямь помог пареньку: голова прояснилась и ноги не так подкашивались. Только вот благодарности друзья от него не дождались. Филип был зол на себя, но свою досаду сорвал на приятелях. Он заявил, как деликатно выразился Джон, что сам в состоянии о себе позаботиться, а им посоветовал пойти и предупредить об опасности тех ребят, которые, не зная о появлении стражи, продолжали буйствовать в предместье, переворачивая лотки и раскидывая товары. Друзья не обиделись, понимая, что у Филипа голова раскалывается, и некоторое время следовали за ним на почтительном расстоянии. Но на ярмарочной площади он обернулся, заметил их и велел проваливать ко всем чертям. Они постояли немного, а потом, пожав плечами, ушли, оставив его в покое. С тех пор никто из них его не видел.

— Ты уже держался на ногах, — рассудительно пояснил Джон, — и ни в какую не позволял тебе помочь. Вот мы и решили: лучше к тебе и не приставать — делай что хочешь. Мы подумали, что один ты, пожалуй, далеко не уйдешь, а ежели мы за тобой увяжемся, можешь нам назло навыкидывать фортелей.

— Правда, какой-то малый за тобой все же приглядывал, — вспомнил подручный мясника. — Он тебя заприметил еще у палатки, где ты выпил первую чашу, а когда мы расстались, последовал вроде бы за тобой. Наверное, решил, что ты напился до бесчувствия и без посторонней помощи до дому не доберешься.

Филип насторожился и спросил:

— А в котором часу это происходило? Восьми еще не было?

— Как раз около восьми. Вскорости в аббатстве зазвонил колокол к повечерию. Я еще подивился, что расслышал его в такой суматохе.

На самом деле колокольный звон был слышен далеко за стенами аббатства, и жители предместья привыкли узнавать по нему время.