Эллис Питерс - Покаяние брата Кадфаэля

— Я знала, — сказала она, — что он ни в чем не виноват. Я ничуть не сомневалась в этом, да и ты тоже. Но у меня была на то причина. А почему ты верил ему даже тогда?

Кадфаэль подробно растолковал ей, на чем основывалась его уверенность:

— Бриан де Сулис пал от руки человека, которого хорошо знал и которому доверял. Ив Хьюгонин, не скрывавший своей враждебности, не смог бы подойти так близко. Это мог сделать лишь тот, от кого Бриан не ждал никакой беды.

— Или та. Например, женщина, — сказала Джоветта де Монтроз. Она произнесла это тихо и рассудительно, как человек, ничего не навязывающий, но предлагающий обдумать и такую возможность.

А ведь он ни о чем подобном все это время даже не думал. В голову не приходило. Ведь там, в приорате, собрались почти исключительно мужчины — всего две женщины, не считая самой императрицы. Правда, младшая из них, несомненно, затеяла с де Сулисом рискованную игру хотя и без намерения заходить слишком далеко. Кадфаэль сомневался в том, имела ли она намерение… но все же…— О нет! — промолвила Джоветта де Монтроз. — Изабо тут ни при чем. Она ничего не знает. Единственное, что она сделала, это даже не пообещала, а только намекнула ему, ну а он, конечно, решил рискнуть. Она с ним встречаться не собиралась, но он ее ждал. А в темноте трудно отличить старуху от девушки, особенно если на ней плащ с капюшоном. Я думаю, — добавила она с улыбкой, — что не сообщаю ничего такого, чего бы ты сам не знал. И не думай обо мне худо — я, конечно, постаралась бы вызволить юношу.

— Только сейчас я начинаю понимать, в чем дело, — сказал Кадфаэль, — да и то исключительно благодаря твоему перстню. Такая же печать была приложена к соглашению о сдаче Фарингдона от имени Джеффри Фицклэра. Приложена, когда сам он был уже мертв. А теперь мертв и де Сулис, убивший Джеффри и завладевший его печатью. Джеффри Фицклэр отомщен. «И зачем теперь ворошить пепел?» — подумал монах.

— Ты не спрашиваешь, кем был для меня Джеффри, — промолвила Джоветта.

Кадфаэль молчал.

— Он был моим сыном. Единственным сыном. Единственным моим ребенком, причем незаконнорожденным, ибо брак мой был бездетен. Я была разлучена с ним сразу после его рождения. Это случилось давным-давно, когда старый король овладел Нормандией, а Людовик воссел на трон и возобновил борьбу за утраченные земли. Король Генрих воевал во Франции более двух лет, отстаивая свои завоевания. С ним за море отправился и Уоррен, а мой муж был вассалом Уоррена. Два года разлуки! Любовь приходит незваной. Я была молода, одинока, а Ричард де Клэр прекрасен и добр. Когда пришло время, роды у меня приняли тайно, а Ричард забрал мальчика к себе и позаботился о нем. Орби так ничего и не узнал, как не узнал и никто из посторонних. Ричард всегда признавал Джеффри своим сыном, он вырастил его и, конечно, отомстил бы за него сам, будь он жив. Но, увы, Ричард уже умер, и мне пришлось взять возмездие на себя. — Голос ее был совершенно спокоен. Она не похвалялась и не оправдывалась, а когда заметила, что взгляд Кадфаэля все еще прикован к саламандре в кольце возрождающего ее огня, улыбнулась. — Это единственное, что он получил от меня. Символ древний, им пользовались еще предки моего отца, но нечасто. Мало кто мог его узнать. Я попросила Ричарда передать печать Джеффри, когда тот вырастет, что он и сделал. Джеффри был хорошим капитаном, все его любили. Граф Гилберт, его брат по отцу, всегда высоко его ценил. Хотя они и встали по противоположные стороны, но остались добрыми друзьями. Клэры похоронили Джеффри как полноправного члена семьи. Но они так и не узнали, как на самом деле он умер. А вот ты, я думаю, знаешь.

— Да, — ответил Кадфаэль, взглянув ей прямо в глаза, — я действительно знаю.

— Тогда кет нужды что-то объяснять или оправдываться, — просто сказала она и повернулась, чтобы подправить свечу и загасить серную лучинку, которую собиралась унести с собой.

— Ты сказала — никто не знал о том, что Джеффри твой сын, — напомнил ей Кадфаэль. — А сам-то он знал?

Уже с порога часовни Джоветта обернулась и, бросив на монаха безмятежный взгляд потрясающе глубоких голубых глаз, с улыбкой промолвила:

— Теперь он знает.

Эти двое расстались в часовне замка Масардери. Скорее всего — навсегда.

Кадфаэль отправился на конюшню, где застал почти безутешного Ива, который уже оседлал для монаха жеребца и теперь настаивал на том, чтобы проводить отъезжающего друга хотя бы до реки. Но за Ива переживать не стоило — самое тяжкое осталось для него позади, и сейчас его огорчала лишь невозможность отправить Кадфаэля в Глостер да смущало некоторое разочарование в обожаемой государыне. Впрочем, не собираясь искать милостей императрицы, Ив оставался ее верным приверженцем. Он был из тех прямодушных, без страха и упрека рыцарей, которых нелегко заставить свернуть с избранного пути.