Эллис Питерс - Погребенная во льдах

Снег пошел сильнее, теперь это были две тонкие завесы по обе стороны от коренастой фигуры Кадфаэля, которые развевались, как концы газового шарфа, и увлекали вперед. Раза четыре за время этой непрерывной скачки он обменялся приветствиями со встречными — по всей видимости, местными жителями. Ведь в такую погоду дальние путешествия совершают только отчаянные головы.

Уже стемнело, когда Кадфаэль добрался до сторожки у монастырских ворот в Бромфилде и ступил на пешеходный мостик через маленькую речку Онни. Его лошадь выбилась из сил: из ноздрей ее валил пар, она тяжело, и прерывисто дышала. Кадфаэль с облегчением спешился и отдал поводья подошедшему брату конюшему. Он увидел монастырский двор, который был ровнее, чем в Шрусбери, и строения, кое-где позолоченные пламенем факелов. Церковь Девы Марии смутно вырисовывалась в темноте. Она была слишком большой и величественной для такого скромного монастыря. Через двор к Кадфаэлю уже шагал, внезапно появившись из темноты, сам приор Леонард — длинный, нескладный, похожий на цаплю. Он тревожно потирал нос, напоминавший острый клюв, и хлопал руками, словно крыльями. Двор, который, несомненно, подметали в тот день, был покрыт ровным слоем недавно выпавшего снега. К утру он станет хрустящим и глубоким, если только ветер не унесет половину, чтобы разбросать где-нибудь в другом месте.

— Кадфаэль? — Приор был близорук, и даже при дневном свете ему приходилось напряженно всматриваться, прищурившись. Он нащупал протянутую руку и наконец-то узнал товарища. — Слава Богу, ты смог приехать! Я боюсь за нашего раненого… Но такая поездка… Входи, входи, у меня все для тебя приготовлено, и ужин тоже. Ты, должно быть, устал и проголодался!

— Сначала дай мне его осмотреть, — живо возразил Кадфаэль и решительно направился вверх по двору, оставляя на снежной белизне четкие следы своих широких сапог. Длинноногий приор Леонард шагал рядом, стараясь приноровиться к походке друга, и при этом без умолку говорил:

— Мы поместили его в отдельной келье, там тише, и он находится под постоянным наблюдением. Он дышит, но с хрипом, и мы к тому же опасаемся, нет ли у него перелома черепа. Он не произнес ни слова и ни разу не открыл глаза с тех пор, как его сюда принесли. Раненый весь в кровоподтеках, но это мелочи. Он потерял слишком много крови от ножевой раны, хотя кровь и удалось остановить. Сюда — во внутренних покоях не так холодно…

Лазарет стоял немного в стороне, и от ветра его заслоняла церковь. Они вошли, плотно закрыв за собой тяжелую дверь, и Леонард повел друга в маленькую голую келью с одной кроватью, возле которой горела масляная лампа. При их появлении молодой брат встал с колен и отступил от постели раненого, освобождая место для вошедших.

Несчастный вытянулся на спине под ворохом одеял, как человек, лежащий в гробу. Он тяжело дышал, со стонами, и при каждом вздохе одеяло на груди слегка приподнималось. Раненый неподвижно покоился на подушке, глаза были закрыты, впалые щеки посинели. Голова была забинтована (повязка скрывала тонзуру), на лбу виднелись кровоподтеки. Лицо раненого распухло, один глаз совершенно заплыл. Почти невозможно было представить себе, как раньше выглядел этот человек, но Кадфаэль решил, что он хорошо сложен и не стар, — вероятно, ему не более тридцати пяти лет.

— Просто чудо, что кости целы, — прошептал Леонард. — Вот только череп… Но ты ведь осмотришь его, когда передохнешь…

— Лучше сделать это прямо сейчас, — возразил Кадфаэль и, сбросив плащ, поставил на каменный пол заплечный мешок и принялся за дело. В углу пылала маленькая жаровня, но, когда он сунул руку под одеяло и ощупал бок, бедро и ногу, оказалось, что тело бедняги совсем холодное и не реагирует не прикосновение. Раненый был хорошо укутан, но этого было явно недостаточно.

— Положите камни в очаг на кухне, — распорядился брат Кадфаэль, — раскалите их и оберните фланелью. Мы обложим его горячими камнями и будем их постоянно менять. Он замерз не от зимнего холода — нет, его заморозила людская жестокость, и с этим нужно бороться, иначе — он никогда не проснется. Я знавал людей, которых так ужаснули зверство и безжалостность, что они повернулись к миру спиной и умерли, хотя у них не было никакой смертельной болезни. Вы пытались напоить или накормить его?

— Да, мы пробовали, но он не может глотать, — ответил Леонард. — Даже глоток вина вытекает изо рта. Вероятно, челюсть сломана или выбиты зубы.