Эллис Питерс: Сокровенное таинство

— Вообще-то издалека, — отозвался незнакомец с едва заметной грустной улыбкой, — но сегодня мы проделали путь только от Бригге.

— А далеко ли вы направляетесь? Задержитесь ли у нас? Вы были бы желанными гостями нашей обители — и ты, и этот молодой брат, — с этими словами Кадфаэль взглянул на второго всадника.

Молодой человек ехал чуть позади, как положено слуге в присутствии своего господина. Юноше было на вид лет двадцать с небольшим — гибкий, как лоза, и довольно высокий, он был на голову ниже своего спутника. У него было овальное мальчишеское лицо с напряженно сжатым ртом, при этом юный всадник всем своим видом выражал покорность. Он низко, на самые брови, надвинул капюшон, вероятно, чтобы укрыться от жаркого солнца. Его большие, затененные капюшоном глаза почти неотрывно смотрели на старшего товарища. Бросив лишь один беглый взгляд на Кадфаэля, юноша тут же отвернулся.

— Мы хотели бы на некоторое время поселиться в вашей обители, — промолвил старший из спутников, — если получим на то дозволение лорда аббата. Увы, мы лишились крова и ныне вынуждены просить о пристанище.

Они двинулись вперед, дорожная пыль клубилась под копытами мулов. Молодой всадник почтительно поотстал, следуя за старшими. Встречные, хорошо знавшие брата Кадфаэля, приветствовали его и незнакомых монахов, возбуждавших всеобщее любопытство. Старший монах неизменно дружелюбно отвечал на приветствия, молодой же за всю дорогу не проронил ни слова.

Слева впереди уже показались сторожка и церковь, высокая каменная стена раскалилась на солнце, и от нее тянуло жаром. Старший всадник бросил узду на шею мула, переплел тонкие пальцы своих худых, с прожилками рук и глубоко вздохнул.

— Прости меня, брат, — обратился он к Кадфаэлю, — что я так кратко отвечал тем, кто приветствовал нас на дороге, но это не значит, что я невежлив. Дело в том, что за последнее время я привык к молчанию. Да и горло у меня пересохло. Нелегко нам пришлось, мы такого насмотрелись — и пожар, и разрушения. Ты спрашивал, издалека ли мы прибыли. Мы пробыли в дороге несколько дней, поскольку мне не под силу ехать быстро. Мы, словно нищие, пробирались с юга…

— Из Винчестера! — с уверенностью воскликнул Кадфаэль, припомнив слова нищего о клубах дыма и отблесках пламени.

— Вернее, из того места, что прежде называли Винчестером.

Старший монах больше не брался за повод, предоставив Кадфаэлю вести мула под уздцы. Молодой всадник молча ехал следом. Они обогнули церковь с западной стороны и подъехали к сторожке. Незнакомец молчал, но едва ли оттого, что горькая память о случившемся не давала ему говорить, — по всему было видно, что этому человеку доводилось бывать в переделках и похуже. Вероятно, он утомился от долгого разговора и решил передохнуть. Должно быть, некогда у него был очень красивый, бархатистый голос — но ныне бархат, увы, изрядно поистерся.

— Может ли быть, — произнес он наконец с недоумением, — что мы добрались сюда первыми? Я-то думал, что вести с юга донеслись до Шрусбери еще неделю назад. Просто диву даюсь, что никто нас не опередил. Но коли так, нам придется рассказать о случившемся. Сами небеса ополчились против нас! Увы, кто я такой, чтобы жаловаться, ведь прежде я сам творил нечто подобное! Так вот, императрица осадила Уолвеси, замок епископа на окраине Винчестера, а епископ приказал своим лучникам пускать зажженные стрелы, большая часть которых обрушилась не на головы врагов, а на крыши домов мирных горожан. Ныне город лежит в руинах. Монастырь выгорел дотла. От церквей остались лишь обгорелые стены, а наше аббатство Хайд Мид, которое епископ Генри давно мечтал прибрать к рукам, обратилось в пепел. Потому, лишившись крова, мы здесь и ищем пристанища. Остальные братья разбрелись кто куда — по тем бенедиктинским обителям, где у них родичи или друзья. И никто уж никогда не вернется в Хайд…

Кадфаэль огорченно вздохнул. Выходит, нищий сказал правду. Перст Господен указал бедолаге путь к спасению, он и впрямь видел с холма клубы дыма и багровое пламя, бушевавшее над Винчестером, городом епископа Генри, который он собственными руками предал огню.

— Господь каждому воздаст по делам его! — вслух сказал он.

— Воистину так! — отозвался незнакомец, возвысив голос, и эхо его слов отдалось под каменным сводом ворот.

Из сторожки, приветливо улыбаясь, вышел привратник, а конюх, завидев прибывших верхом братьев, поспешил принять у них мулов. Взгляду приезжих открылся спокойный, освещенный солнцем большой монастырский двор, наполненный повседневной суетой, — братья, послушники и служки сновали во всех направлениях, занятые своими обыденными делами. Оставалось полчаса до полудня, в аббатской школе закончился урок, и высыпавшие во двор мальчишки гоняли мяч, в воздухе звенели их веселые голоса. Во всем чувствовалось размеренное течение монастырской жизни, в которой одно следует за другим по строго заведенному порядку — словно времена года.